Гитлер. Неотвратимость судьбы

«Он снова уехал в Берлин. Я просто с ума схожу, если вижу его реже, чем обычно. Но вообще-то понятно, что сейчас у него почти нет интереса, ведь сейчас он занят только политикой».

«Вчера нас пригласили на ужин в «Четыре времени года». Я три часа сидела рядом с ним, и он мне даже слова не сказал. На прощание протянул конверт с деньгами. Так уже было один раз. Но лучше бы он тепло попрощался со мной или хотя бы слово сказал. Как бы я была рада! Но он об этом даже не думает».

«Мне очень плохо. Даже слишком. Во всех отношениях. Я стараюсь убедить себя, что все обойдется, но это не помогает. Квартира готова, а я не могу приехать к нему. О любви, похоже, он сейчас вообще не думает. После того как он уехал в Берлин, я понемногу отхожу. Но на этой неделе я столько плакала ночами, особенно когда на Пасху осталась дома одна».

«Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену. Ее зовут Валькирия, и выглядит она (это можно сказать и об ее ногах) именно так. Но такие габариты он любит, и если слухи верны, вскоре заставит ее похудеть от его стервозности, если только у нее нет таланта толстеть от огорчений, которые он ей еще доставит.

Если госпожа Г. сказала мне правду, как же это подло, что он мне ничего не сказал. В конце концов он должен понимать, что я не стану ему мешать, если другая займет место в его сердце. Подожду до 3 июля, когда исполнится четвертая годовщина нашего знакомства, и попрошу объяснений».

«Только что отправила ему письмо. Сочтет ли он нужным ответить?

Посмотрим-посмотрим. Если до десяти вечера я не получу ответа, то приму 25 таблеток и тихо усну навсегда.

А ведь он уверял, что безумно любит меня. Какая же это любовь, если он вот уже 3 месяца не дает о себе знать.

Ну хорошо, у него сейчас голова занята политическими проблемами, но ведь недавно ситуация немного разрядилась. И потом, разве в том году не происходило то же самое? Разве тогда не возникли трудности из-за поведения Рема, и тем не менее он смог выкроить для меня время. Не знаю, может быть, нынешняя ситуация гораздо сложнее, и все же он мог бы хоть немого отвлечься. Боюсь, здесь кроется что-то другое. Но моей вины здесь нет. Точно нет».

Все эти записи были сделаны в конце апреля — начале мая 1935 года, и наконец 28 мая отчаявшаяся Ева записала: «Господи, как я боюсь, что он сегодня не ответит. Хоть бы кто-нибудь помог, все так ужасно. Может быть, он получил мое письмо в неподходящий момент. А может быть, мне вообще не следовало ему писать. Как бы то ни было, но лучше страшный конец, чем эта неопределенность. Господи! Сделай так, чтобы я поговорила с ним сегодня, завтра будет поздно. Я решила принять 35 таблеток, чтобы уж наверняка не проснуться. Хоть бы он позвонил…»

Увы… Гитлер не позвонил, и несказанно страдавшая Ева исполнила данное себе обещание и попыталась отравиться. Ночью Ильзе зашла к ней в комнату и обнаружила Еву в бессознательном состоянии. К счастью для сестры, у Ильзе имелся кое-какой опыт работы медицинской сестрой, и она смогла оказать Еве первую помощь. Затем вызвала врача, в чьем умении хранить чужие тайны она не сомневалась.

Пока доктор хлопотал возле Евы, Ильзе заметила лежавший на видном месте дневник и, прочитав последние страницы, вырвала их. Несмотря на всю свою любовь к Еве, она не сомневалась, что та попыталась инсценировать свой уход из жизни уже второй раз. И дело было даже не в том, что дневник лежал так, что его каждый мог прочитать: она приняла всего 20 таблеток ванодорма, которые не могли оказаться смертельными. Помимо всего прочего Ева прекрасно знала, что именно в это время Ильзе возвращалась с танцев и всегда заходила к ней. Да и Гретль вот-вот должна была вернуться домой.

Но даже столь откровенный спектакль не дал Ильзе повода сердиться на сестру. Она знала, как та была измучена своей несчастной любовью, и смотрела на нее скорее с жалостью, нежели с осуждением.

Много позже Ильзе вернула Еве страницы, вырванные из дневника. Перед отъездом в фюрербункер в 1945 году Ева отдала их ей и попросила уничтожить. Однако та спрятала эти свидетельства трагической любви ее сестры к фюреру в надежном месте, на что, по всей видимости, очень надеялась и сама Ева. Если бы это было не так, то кто мешал ей самой сжечь страницы со столь откровенными признаниями?

Но как бы там ни было, затея Евы удалась, и не на шутку взволнованный и расстроенный фюрер заявил:

— Я должен избежать подобных случаев в дальнейшем. Она не заслужила этого. Нужно еще больше приблизить Еву к себе!