Гипсовая судорога

— Мой юный друг! С помощью рассуждений о нравственном долге и выговоров можно добиться гораздо большего, чем с помощью одних выговоров. Это кредо нашего малоуважаемого главного врача.

Тут дверь без стука отворилась и… Дмитрий с огромным удивлением увидел, что заглядывает в неё та самая пышная блондинка, с которой он ехал в столь тесной близости, направляясь на совещание в областную санстанцию. Лицо блондинки, вероятно из-за ламп дневного света, было белее мела.

Поразила Дмитрия реакция на посетительницу заведующего хирургическим отделением. Он вскочил, глаза его взблеснули, лицо исказила гримаса ненависти.

— Прочь отсюда, дрянь! Никто тебя сюда не приглашал. Пошла вон, негодяйка!

Симпатичная блондинка к величайшему удивлению Дмитрия по-собачьи заурчала, блеснула ненавидящим взглядом и захлопнула дверь.

Мороз прошёл у Дмитрия меж лопаток; кожа на голове онемела. Ему стало так жутко, как когда-то в детстве, когда он, прочитав гоголевский «Вий», остался один в тёмной комнате.

— Зачем эта блондинка сюда приходила? Почему вы её так?

— Блондинка? — хрипло отозвался Резник, останавливая на коллеге блуждающий взгляд. — Какая блондинка? Ах, эта, что заглядывала! Она не блондинка. У неё всякий раз бывает иной вид. Каждый видит её по-своему. Смерть это приходила! Смерть!!! Надо срочно реаниматору сказать, чтобы готовил аппаратуру. Эта тварь наверняка в реанимационный блок двинула. По-всякому я с ней пытался бороться. И скальпелем, и медикаментами… Смешно, но однажды на двери реанимационного блока я вывесил объявление: «Потусторонним вход строго воспрещён». Всё равно она туда рвётся. Может быть она неграмотна?

— Неужели смерть?! — хотел воскликнуть Дмитрий Маркович, но язык ему не повиновался.

— Идём, идём.

Резник полуобнял Дмитрия за плечи и подтолкнул к двери.

— Сейчас у нас будет тяжёлая работа.

Дмитрий Маркович шёл по коридору. Ноги стали непослушными, словно протезы.

Проходя мимо операционной, он услыхал испуганный, обречённо звучащий голос больной:

— Доктор, не надо мне ничего давать.

А это голос смертельно уставшего анестезиолога:

— Хорошо. Вера, дайте ей ничего. Но только побыстрее.

Крики стали приглушёнными, затем прекратились. «Больной наложили маску», — сообразил Дмитрий Маркович.

Он, забыв нажать на кнопку вызова, долго стоял у лифта. Так и не дождавшись его, он начал спускаться по лестнице, внимательно глядя под трудно шагающие ноги.

Когда он вошёл на скорую, Игрищева изумлённо ойкнула:

— Вы как с креста снятый!

— Пойду отдохну, — выдавил из себя Дмитрий и направился во врачебную.

Он открыл дверь, сделал шаг и вдруг ощутил, что между лопатками у него похолодело. Дима вспомнил слова Резника, что Она имеет разный вид. Доктор осторожно, очень медленно обернулся и прикипел взглядом к лицу фельдшера.

— Да, да. Пойду отдохну, — бормотал он, снова и снова обшаривая взглядом лицо сотрудницы и пятясь задом.

Дмитрий захлопнул дверь перед самым носом Игрищевой и продолжал пятиться, пока не рухнул в кресло.

Привычно затрапезный вид ординаторской привёл его в чувство. «Что это я, в самом деле? Совсем нервы ни к чёрту».

В этот момент в диспетчерской взорвался пронзительным звоном телефон. Сразу же в ординаторскую заглянула Людмила Игрищева. Выщипанные бровки, образующие правильную дугу, придавали ей хронически удивлённый вид.

— Дмитрий Маркович, — воззвала она. — Детское отделение просит перевезти тяжёлого ребёнка в областную больницу.

— Еду, — облегчённо выдохнул Дмитрий и поспешно вышел в ночную свежесть.

21

Бригада возвращалась в Кифозово. Ёлочными украшениями мерцали хрустальные звёзды. Влажный асфальт посверкивал чёрным лаком. Трафаретом лежали на нём жёлтые листья.

В свете фар на повороте заструились рельсы трамвая.

Похожий на жука зелёный УАЗик торопливо катил по чёрному стеблю асфальта. Лучи фар, словно усы, нащупывали дорогу. Внутри было тепло, привычно пахло бензином, убаюкивающе гудел мотор. Дмитрия стало клонить в сон. Он засыпал и думал, что с некоторых пор, что бы он ни делал, что бы ни говорил, а всё внутри ощущается какая-то боль. Словно игла в груди засела. Временами вроде бы и ничего, терпимо. И вдруг боль становится невыносимо острой. Встаёт перед мысленным взором светлый образ прекрасной незнакомки.

Где она? Что с ней? Боже мой, почему так тих колоколец счастья и так мучительно громок колокол страданья?

Сам во всём виноват. Сам! Но так ли велика его вина? Всё-таки надобно разобраться! Хронос сказал, что бороться против судьбы бесполезно. Уговаривал его, чтобы не рыпался!.. Уговаривал…

Сон совсем пропал. Слово «уговаривал» вызвало у него какое-то смутное, тревожное чувство. Уговаривал… Выплыла мысль: «Раз уговаривал, значит боялся, что могу поступить по-своему, не так, как хочется ему. Зачем ему убеждать меня сделать так, а не иначе, если все мои поступки предопределены изначально и от моей свободной воли не зависят? Какая необходимость во всех его рассуждениях, попытках разубедить меня? Есть в этом фальшь, какое-то несоответствие».

— Дмитрий Маркович, — вдруг донеслось из салона.