Гипсовая судорога

— Я знаю, чем унять наших врагов! Пиши, Сахара. Немедленно пиши приказ номер шестьсот шестьдесят шесть!

Голос главного был похож на скрип сухого дерева на ветру.

Дмитрий толкнул дверь в кабинет. Увидел в нём главного, льнущего к креслу, и красавицу секретаршу.

— Нельзя сюда! — пропела секретарша на форте.

Она рассмотрела лицо посетителя, ужаснулась и заторопилась к нему, выкрикивая непривычно резким голосом:

— Назад! В приёмную выйти!

Она надавила на Дмитрия неожиданно мягкой грудью, и он попятился.

— Что вам угодно? — высокомерно вопросила Сахара Каракумовна.

— Мне угодно сказать, что когда-то, до вашей больницы, я думал: главное — внутреннее содержание, самосовершенствование. Если я и все вокруг будут добры и разумны, то и жизнь будет такой же. Но я не учёл, что чем сложнее внутреннее устройство человека, тем легче его сломать вам — куклам.

— Выбирайте слова! — зашипела Сахара Каракумовна, шевеля сухими длинными пальцами.

— Я выбираю, — заверил её Дмитрий. — Очень тщательно выбираю. Если не бороться с вами, то о каком внутреннем совершенствовании может быть речь? Человек только тогда сможет остаться человеком, когда будет противостоять куклам, возомнившим себя людьми.

— Что ты мелешь, придурок? — скандальным голосом выкрикнула Сахара.

— Вы вообще не можете существовать! — почти кричал Дима. — Это какая-то ошибка.

— Ошибка! — расхохоталась ему прямо в лицо прекрасная секретарша. — А ты кто такой? Кто ты такой, я тебя спрашиваю, чтобы это говорить? Фамилия как твоя?

— Моя фамилия? Моя фамилия?..

Дима напрягал память, но никак не мог вспомнить. Мешал всё усиливающийся шум в ушах и боль в левом виске.

— Моя фамилия… Сейчас…

На лице Сахары Каракумовны появилось злорадное выражение.

— Не знаешь, — зловеще пропела она. — А раз нет фамилии — нет и человека. Не бывает людей без фамилии!

Из-за шума в ушах Дмитрий почти не слышал её. Он бросил случайный взгляд в окно и увидел, что туман подобрался к его верхнему краю.

Вот что-то мелькнуло в тумане. Ему показалось, что это Та, от которой клубника лучше растёт. И белое платье её было соткано из тумана.

Дима сделал несколько неуверенных шагов к окну. Но девушка уже исчезла. Вместо неё в окне показалась скалящаяся физиономия Псевдохроноса. Но исчез и он.

Показалось ещё одно жуткое видение. К стеклу прижалось лицо той самой блондинки из троллейбуса, из-за которой он попал под самосвал. Она пристально всматривалась внутрь помещения, словно кого-то искала. Вдруг взор её остановился на Дмитрии. Блондинка оскалилась в хищной улыбке и надавила ладонями на стекло. Оно не выдержало, лопнуло с тихим звоном. Туман стремительным потоком ворвался в комнату. С молниеносной быстротой он заливал всё, что находилось внутри.

Из углов быстро выползали чёрные тени. Дима вспомнил почему-то лицо чёрного человека. Его внезапно озарило; он понял, почему лицо его было так знакомо. Это было его собственное лицо!

От ужаса тело его несколько раз дёрнулось, как в агонии.

Дико завизжала Сахара Каракумовна.

Визг её, похожий на звук тормозов, врезался в мозг Дмитрия, заглушил сознание.

Зашумели, заговорили голоса толпы.

— Ах, какой молодой!

— Он совсем неживой!

— Куда только эти водители смотрят?!

Туман уже полностью заполнил комнату. Он больно вдавил глаза, влился в рот и нос. Всё вокруг потеряло свои очертания, слилось с туманом, стало его частью.

Дима с полным равнодушием понял, что умирает. Вдруг где-то в глубине мозга возникла огорчительная мысль, что он так и не пришил оторванную пуговицу к халату.

Откуда-то донёсся гнусаво-зудящий женский голос:

— Душам до полной остановки сердца покидать тело строго воспрещается!

И наступила абсолютная тишина.

Всё поглотил туман.

И вышел из тумана сутулящийся Шем-Гамфораш в сером больничном халате. Он тяжело, шаркая ногами, поднялся на холм и обернулся. Долго смотрел старик на матовую безбрежную равнину красными слезящимися глазами. Потом вздохнул и подошёл к недостроенному зданию «инфекционного отделения».

Он остановился у груды кирпичей, достал мастерок и принялся укладывать ещё один ряд.

Одноглазое небо бельмасто и тупо глядело в слепой туман, у кромки которого возле кирпичного квадрата копошилось какое-то существо.

1990