Гиперборейский Гимн

Дельфийский Аполлон знаменует дальнейшую эволюцию воинственного полководца человечества. Здесь уже объявляется бой вредоносным стихиям мира. Воинственный пыл Аполлона протекает в такой последовательности: с начала сам Хищник и Волк, он борется с волками и с людьми. Тут ярость ликейских стрелков сочетается с патриотическим одушевлением карнейских дружин. Но вот он выходит на арену водных пространств и мчится по ним буревестником. Скрыто он несется в Крису и Дельфы впереди кносского корабля в образе дельфина. Как это замечательно! Дельфин плыл впереди корабля, на котором находился Арион, певец Аполлона, направлявшийся в Коринф с реформаторскими по отношению к дифирамбу целями. Из всех морских зверей дельфин, то ныряющий и плывущий под водой, то неудержимо стремящийся вознестись над нею к солнечному свету, является самым ярким прообразом порывов к Аполлону среди окружающих стихий и чар Диониса. Горизонт деятельности дельфийского Аполлона широк и охватывает все мореходные области, от Фригии и Масалии, на лигурийском берегу Галлии, через Воло-Погасы, Акарнанию, Акции и Левкас, до центра Эллады, до Афин с прилегающими к ним островами. В Акции, при входе в Амракийский залив, был знаменитый храм Аполлона дельфинийского. Здесь учреждены были торжественные праздники в честь бога, проходившие, впрочем, на противоположном берегу залива, несколько севернее, в Никпополисе. Точно также на островной левкадской скале, откуда бросилась в море Сафо, совершалось служение тому же Аполлону, с очистительными человеческими жертвами, как это и согласуется с жизнеописанием поэтессы. В Афинах же культ этот достиг наибольшего развития. С открытием навигации, шестого Апреля каждого года, здесь устраивалось шумное всенародное празднество, учрежденное Тезеем перед его отправлением на Крит. Легенда упоминает опять-таки о человеческих жертвоприношениях. В этом чрезвычайной важности религиозном моменте ясно обнаруживается воздействие старых верований аборигенов, которые именно в своём дионисовском служении осуществляли идею жертвенного искупления, со всем её натуралистическим и одновременно мистическим аппаратом. Следы такого воздействия мы замечаем и в древней истории еврейского народа, в эпоху патриархов, когда, живя в хамитической среде, он претерпевал в своём национальном развитии их влияние на себе. Человеческие жертвоприношения кельтских друидес, отмеченные нами выше, тоже не характерны для северного культа, являясь лишь минутной формой террора, к которой всегда прибегает слабеющая власть.

Но чудеснейшее выражение дельфинийского культа представляет собой, так называемый, анафейский Аполлон. Анафи – цикладский остров на восток от Фиры, гористый и малоплодородный. В бурную погоду Аполлон стрелял тут из лука в бунтующую стихию. Небо очищалось. Островок выступал из темных туманов, его закрывающих. Это был остров, по самому своему названию обозначающий воскресение. Делос знаменует эпифанию, рождение бога. Анафи – его возрождение.

Мы стоим тут перед величественной концепцией гиперборейского духа, может быть в той стадии его истории, когда от него уже отошла и получила самостоятельное направление струя семитическая, хранительница его исконных, изначальных представлений. Это преломление гиперборейской идеи в чистой эллинской среде, насыщенной в своём маленьком, кругло-замкнутом мире бесконечным множеством антропоморфных настроений. Всё героическое тут направлено к непосредственно ощущаемому, почти осязаемому человеческому благу, и космический Аполлон здесь сужен в фигуру – правда светлую – пособника в борьбе с напастями окружающей человека природы. Отсюда впоследствии вырастет страстная, почти фанатическая вера во всемогущество экспериментальных знаний, науки и техники, медицины и бактериологических откровений в деле борьбы со старостью, с увяданием, а потом и самой смертью – в идее не гиперборейского воскресения, а яфетидо-хамитического, лабораторного воскрешения. В Элладе бесконечные измерения космических пространств тают в солнечной реальности маленького неба, врамливаясь в худо естественные создания непреходящей красоты.

– 6 —