Гештальт

Матвей молчал и только смотрел на меня, как собака, которая голодна, промокла и хочет, чтобы её пожалели. Марина жалела Матвея, но знала, что и советы её, и помощь он не примет, ему не шторы были важны, а эта самая тварь, продавщица штор Аринка. И все слова – и Марины, и золотой прокурорши – были не нужны и бессмысленны. Время шло, Марине надо было домой и сидеть с пьяным Матвеем было трудно. Когда она уходила, Матвей смотрел ей вслед и молча теребил свой коричневый пиджак, будто хотел что-то ещё сказать, но не знал, что.

Больше Матвея Марина не видела. Через месяц знакомый следователь ей рассказал, что утром в старом доме в центре города нашли повешенного старика, который удавился на какой-то чудной шторе. Он оставил предсмертную записку «В моей смерти никого не вините, ибо ухожу сам, по собственному желанию. Всяк сверчок знай свой шесток!» Повесился Матвей сам, на маминой красной портьере, обмотав её вокруг обрезка трубы сверху, у самого потолка. Шторы принесла жена Галя, когда Матвей ей позвонил и сказал, что хочет с ней жить. Галя давно увидела их на помойке, поняла, что Матвей выбросил. Ей стало жалко своих трудов, затраченных на уход за ними, подняла – на всякий случай. Тогда казалось – бессмысленная жалость. Теперь стало понятно, что ничего случайного в жизни не случается. Галя была счастлива своею прозорливостью. Матвей на них и висел, голый и какой-то почти неземной, вторая портьера была красиво повязана под мышками, внизу покрывая скрюченные пальцы и последние биологические признаки жизни старика Матвея.

Олег

Сидеть на берегу реки в летний полдень – занятие не слишком весёлое, но лучше, чем в пыльном городе у вентилятора. Линялое покрывало, ветерок с реки и мошкара, липнущая к потной спине, палящее, до радужных кругов в глазах, солнце и мерно качающиеся метелки прибрежной травы.

В плетёной хлебнице между кусками раскрошенного белого батона лежали два яйца. Они были тщательно очищены и блестящи, как новый фаянсовый унитаз, солнечные лучи преломлялись на их чуть влажных боках, казалось, они ослепляли Олега. Яйца были абсолютно одинаковыми, даже тёмный желток изнутри просвечивал идентично, правильные овалы – вверху заострялись, а книзу очаровательно тупые. Два абсолютно симметричных, неотличимых яйца. Олегу от этого стало не по себе, чтобы этот неприятный холодок в груди отпустил, он прилепил на бок одного вилочку укропа. Олег улыбнулся своему изобретению, ещё раз посмотрел на похожие яйца и направился к реке.      Там резвились две женщины: его жена Маруся и её сестра Анька. Вода была тёплая, водоросли цвели, женщины брызгались и в шутку кидали друг другу зеленые комки из водорослей. Олег прошёлся по мелководью, галька неприятно колола ступни и резала пальцы. Он ополоснулся, полежал в тёплой воде, напряжённый, боясь, что даже незначительное течение может унести его большое мужественное тело. С детства, с тех пор как утонул его отец, Олег никогда не плавал даже в бассейне, страшный спазм стягивал все мышцы, стоило только воде оказаться у его лица. Отец утонул на глазах у Олега. Мама загорала на берегу, Олег собирал камни, отец плавал. Когда мальчик оторвал взгляд от груды собранных камешков, он увидел, что отец машет ему руками, помахал в ответ и продолжил играть. Больше отца Олег не увидел, отец утонул, раз в год в родительскую субботу он навещает отцовскую могилу. Кстати, утонул отец именно в этой южной реке, где много раков, растет рогоз, она внешне спокойная и течение её размеренное, но есть омуты и воронки, песок донный осыпается, глинистый ил затягивает.      С женой своей Марусей Олег жил уже пять лет. Она была хорошей женой: доброй, верной, заботливой, хозяйственной, надежной. И это ему очень нравилось. Но в последнее время эти её положительные качества – скромность, правильность, бескорыстность – стали его раздражать. Он откровенно скучал с ней. Порой ему хотелось заорать на неё, но было стыдно кричать без повода, а повода она никогда не давала. Такая из себя вся безупречная.

Совсем другой была сестра её, Анька, боевая деваха, будто в разных семьях выросли. Если бы не внешнее сходство, а сестры были близнецами, их вообще невозможно было назвать родственницами. Вкусы в одежде у сестёр отличались, поэтому Олег свою всегда узнавал так сказать «по упаковке». А вот если нарядить их одинаково и поставить рядом, Олег ни за что бы не нашёл жену. Он, живя с Марусей, всегда опасался, что сёстры его разыграют, даже подозревал, что они уже это делали. Глядя в серьёзное лицо положительной Маруси, он не сомневался, что такого не было. Общаясь с Анькой, он в этом очень сомневался. Было? Не было? Эти вопросы не давали ему покоя. «Было бы здорово, если бы Маруся стала Анькой, а Анька – Марусей», – последнее время Олег часто ловил себя на таких мыслях, приходивших помимо его желания в голову. Он даже стал опасаться за свою психику, подозревая жену и её сестру в подлоге. Дернул же черт жениться на близняшке.