Гештальт

Олег перевернулся на спину, услышал, как мошкара на спине охнула и запищала, придавленная весом тела – неожиданно. Олег смотрел на высоко стоящее солнце и думал, что сёстры ослепили его, как вот это вечное светило, и что проблема его также вечна, как вечно это солнце. «Нет ничего нового под солнцем», – вспомнилась Олегу древняя мудрость. Ни-че-го но-во-го! Закрыв лицо руками, повторяя древние слова по слогам, Олег чувствовал, как седеют на его молодой голове волосы.

Что-то кольнуло в бок. Травина? Щепка? Хлебная корка? Бордовая книжица, то ли Марусина, то ли Анькина, выпала из пакета с едой. Записная книжка. Она была пустая, только в конце был рецепт блинного теста, написанный Марусиной (или Анькиной?) рукой и какая-то узкая полоска, такие обычно прячут в печенье с предсказаниями. Полоска была истёртая, видно, что старая. Олег аккуратно развернул её. От долгого наблюдения за солнцем он вроде ослеп, и сперва ему показалось, что на полоске ничего нет, но, проморгавшись, он увидел слова, напечатанные на машинке, чуть видные от времени «Брось дело с камнем в воду».

«Нет ничего нового под солнцем, брось дело с камнем в воду», – две мудрости сложились в одну. Олег поднялся с покрывала, он осознал, что для спокойной жизни ему надо утопить одну из сестёр. Сейчас, прямо сейчас. Даже страх перед водой, даже смерть отца в этой реке сейчас были неважны для него. Он утопит одну, а с другою будет жить дальше, и хорошо бы, чтобы этой другою была Анька. Идея казалась выходом из всех его проблем и сомнений, ему хотелось засмеяться от того, что решение нашлось так просто. На берегу сестёр не было. Они плавали. Вон Маруся, вон Анька. Или наоборот? Они доплыли до середины реки. «Маруся!» – крикнул Олег. Одна из сестер, повернулась и помахала ему рукой. «Как отец», – успел подумать Олег. Жена его повернула и поплыла к берегу, но сколько она не плыла, доплыть у неё не получалось, течение сносило обратно. «Помоги!» – крикнула она и зашлёпала руками по воде. «Тонет», – с удовлетворением отметил Олег. Анька не слышала крика сестры, она продолжала плыть. Ровно, как только Марусина голова скрылась под водой, Анька повернула обратно. Было видно, что ей тоже тяжело плыть. Олег испугался, что он сейчас лишится и второй сестры, останется без жены. Как он объяснит людям, куда подевались девушки: его жена и сестра его жены, близнецы. «Какая останется, с той и буду жить, и, судя по всему, это будет Анька, а не пресная Маруся!» Олег вошёл в воду и поплыл, странно, но судорога не мучила его. Подплывая к Аньке, он увидел, что она улыбается ему. Радость, первобытная радость обретения желаемого накрыла Олега волной. Протягивая руку навстречу потерянной и обретенной супруге, он почувствовал, что судорога перекосила его тело. Мука, какая мука! Вода у лица, в носу, в глазах, в ушах, лицо разрывает, хочется кричать. Пузыри, пузыри. Нет боли, нет солнца, нет воды, безразличие, и только силуэты двух сестёр, уплывающих к берегу. «Ты видела, как он радовался, что я утонула?» – спросила одна другую.

Валера

Он никогда не слышал крик ворона, хоть и не раз его видел. Обычно ворон перебирал мусор в куче хлама, сидел на ограде или просто куда-то летел по своим вороньим делам. Сегодня был мороз, сильный, трескучий. Валера вспомнил бабкины приметы. С девятнадцатого должны были начаться Николины морозы, самые суровые в декабре. Они продолжаются неделю, но если и со снегом не повезло, то вымерзнут все плодовые деревья и ягодные кусты. А это Валеру уже беспокоило. Ворон сидел на опоре ЛЭПа и смотрел неподвижным глазом на Валеру и, казалось, что-то о нём думал.

– Что смотришь? – негнущейся верхонкой Валера набрал снега и попытался слепить снежок, чтобы бросить его в немигающий вороний глаз. Снежок никак не лепился, мороз не давал смяться и склеиться снежинкам в ледяной шар. Валера снял верхонки и руками стал мастерить снежок, но то ли руки Валеры были недостаточно горячи, то ли снег очень неподатлив: снежок слепить удалось не сразу. Валера прицелился и ловко залепил снежком именно в ту перекладину, где замерзал ворон. Как ни странно, но ворон даже не встрепенулся, а лишь повернул голову на другой бок, глядя на Валеру уже левым немигающим глазом. – Скотина! – выругался Валера, сплюнул голодную слюну и взвалил на плечо охапку березовых веток, умело перевязанную тонкой заржавленной металлической проволокой, чтобы прутья не рассыпались. Тут ворон открыл клюв и каркнул:

– Кра! Кра-кра-кра!

Нутро у ворона, на удивление, было горячим. Облако пара вырвалось из клюва и, еще не долетев до земли, рассыпалось на миллионы снежных атомов, которые упали к ногам Валеры, звонкие, сильные. Валера смотрел на ворона, Ворон смотрел на Валеру.