Герцог в сияющих доспехах

Нечего было и думать избавиться от него и тех чувств, которые он будил в ее сердце. Рипли занимал собой почти все пространство кареты, и она остро ощущала, когда их руки, ноги и прочие части тела соприкасались: в тесноте почтового дилижанса это было неизбежно, – но затронул он также и душу, особое, потаенное местечко, перевернув вверх дном все, что она так любовно выстраивала.

Ведь сегодняшние поступки совсем не в ее духе.

С другой стороны, и день сегодняшний был особенным, не в ее духе.

Рипли наказал негодяя, который ее оскорбил. Такого никогда не случалось в жизни Олимпии, потому что ее никто даже не замечал, не говоря уж о том, чтобы оскорбить, и она так обрадовалась, пришла в такой восторг, что даже поцеловала своего защитника.

Она не ждала, что он ответит на поцелуй, да вообще ничего не ждала, но он поцеловал ее, причем весьма охотно: в губы.

Одними только губами он произвел не нее такой эффект, что голова пошла кругом, и вызвал в ней такие чувства, о существовании которых она даже не подозревала. Например, этот поцелуй ощущался почему‑то в двадцати разных частях тела, но особенно внизу живота.

Эшмонт ее тоже целовал, но лишь тогда, когда она разрешала, и она полагала, что это очень мило. Теперь же Олимпия поняла, что те поцелуи были скорее дружескими. И жила бы себе дальше в неведении, не случись с ней сегодняшнего приключения. Рипли целовал ее отнюдь не дружески. Это было что‑то совершенно другое: более яркое, выразительное и, конечно же, неприличное.

Плохо, что это случилось, потому что теперь она узнала нечто такое, о чем не догадывалась раньше. Плохо также, что длилось это совсем недолго, потому что она едва успела понять, на что это похоже и как ей следует себя вести, прежде чем все закончилось.

Ясно одно: самое присутствие Рипли сказалось на ее рассудке. Или виной всему затянувшееся девичество? Какова бы ни была причина, Олимпия с трудом могла узнать себя в той особе, в которую превратилась за эти несколько часов.

Олимпия смотрела прямо перед собой. Карета тем временем подъезжала к сторожке привратника.

Трусливая часть натуры понуждала ее выскочить из кареты и бежать к дому. Если оказаться от него как можно дальше, то у ее, возможно, прояснится, но ведь это малодушие и глупость. Нельзя же вечно куда‑то бежать, не говоря уж о том, что так она испортит «живую картину»… которую опять же придумал он.

Она, занудная леди Олимпия Хайтауэр, позволила «его бесчестию» герцогу Рипли состряпать один из своих очередных розыгрышей, но теперь с ней в главной роли.

Олимпия сломала себе голову, пытаясь придумать вразумительное объяснение, но за то время, что у нее было, чтобы подготовиться к встрече с тетей, ничего хотя бы маловразумительного так и не нашлось.

– Ага, вот и привратник! – воскликнул Рипли. – Идет сюда посмотреть, кого принесла нелегкая. Надеюсь, он вас знает?

– Да‑да, конечно, – ответила Олимпия, наблюдая за шагавшим к карете Фосеттом.

Рипли опустил окно и сообщил:

– Леди Олимпия Хайтауэр с визитом к леди Панкридж.

– Леди Панкридж? – переспросил привратник.

– Разве это не ее дом?

Олимпия перегнулась через плечо Рипли и высунулась в окно.

– Вы же меня знаете, Фосетт. Я приехала повидать тетю.

– Да, миледи, разумеется, я вас знаю, но мы не предполагали видеть вашу светлость сегодня.

Фосетт присмотрелся к джентльмену, и на лице его отразилось полное недоумение.

Не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться, о чем подумал привратник. Как и весь свет, он знал, что в этот день должна состояться свадьба леди Хайтауэр, но вот она, собственной персоной, и с ней джентльмен, только совершенно точно не герцог Эшмонт. Это знал не только Фосетт: наверняка даже крестьяне на Мадагаскаре знали, как выглядят «их бесчестья», на тот случай если придется уносить ноги при их появлении.

– Понимаю, вы не ожидали моего приезда, – сказала Олимпия.

– Ее светлость была бы счастлива видеть вашу светлость в любое время, – ответил Фосетт, – но дело в том, что ее светлости нет дома!

– Но она же нездорова, – удивилась Олимпия.

– Я так не думаю, миледи, – но точно знаю, что ее нет.

«Без паники», – приказала себе Олимпия, а вслух произнесла:

– Неважно. Раз уж я приехала, подожду, пока она не вернется.

– Прошу прощения, миледи, но сегодня ее светлость не вернется, и завтра, и послезавтра. Мне казалось, ее светлость писала вам, почему не сможет присутствовать на вашей свадьбе. – Он замолчал, глядя то на Рипли, то на леди Олимпию, густо краснея. – Все было обговорено месяц назад, и мы их ждали: лорда Клендауэра и его сестру леди Элспет. Они приехали вчера и увезли леди Панкридж с собой в Шотландию. На все лето.

Глава 7

Герцог Эшмонт, герцог Блэквуд и мальчишка Джонси сидели верхом на лошадях и разглядывали Баттерси‑бридж.

Джонси, верный своим принципам уличного хулигана, не сказал ни слова: только показывал пальцем, куда ехать. И вот, когда они добрались до моста, он указал на него и тут же раскрыл ладонь в ожидании вознаграждения.