Герцог и я

– Энтони, – сказала леди Бриджертон, – когда ты научишься наконец сдерживать эмоции? Не завидую твоей будущей жене.

– Ее не будет, черт подери! Во всяком случае, до тех пор, пока я не решу судьбу своей сестры. Ведь сейчас я старший в нашем роду и на мне ответственность… А этот человек…

– Больше не желаю слышать ни одного грубого слова в адрес нашего гостя, Энтони! – решительно заявила виконтесса.

– Хорошо, мама. – Он снизил тон. – Если не хотите слышать, позвольте мне поговорить с его светлостью наедине.

– А я пока схожу за вазой, – сказала Дафна и бросилась вон из комнаты.

– Поговори, Энтони, – милостиво согласилась мать, – но запрещаю тебе оскорблять герцога.

– Что вы, мама, разве я посмею? Обещаю держать себя в руках.

Саймону, выросшему без матери, любопытно было наблюдать трогательную перепалку между людьми, которые – он видел это – души не чаяли друг в друге. Кроме того, он понимал, что после смерти их отца Энтони действительно сделался старшим – и вообще в семье, и здесь, в доме матери, который по законам наследования стал его собственностью, о чем он – даже в запальчивости – не посмел упомянуть и наверняка никогда не упомянет.

В общем, ни злости, ни обиды Саймон не чувствовал. Все это было интересным и в своем роде забавным.

– Не беспокойтесь, леди Бриджертон, – заверил он хозяйку. – Нам с Энтони есть о чем потолковать. Беседа будет совершенно миролюбивой.

Энтони хмуро подтвердил:

– Да, нам есть что сказать друг другу.

– Прекрасно, – сказала леди Бриджертон, усаживаясь на софу. – Говорите, а я послушаю. В конце концов, это моя гостиная, и мне здесь нравится.

– Хорошо, мама, – сдержанно процедил Энтони. – Тогда, с вашего позволения, мы покинем гостиную и пройдем ко мне в кабинет.

– У тебя есть кабинет? – непочтительно удивился Саймон, на что последовал холодный ответ:

– Я – глава семьи по мужской линии, не забывай этого.

– Конечно, старина. Никто не покушается на твои права.

Они уже выходили из гостиной, когда Энтони резко остановился в дверях.

– Заткни свой фонтан остроумия, Саймон!

– Заткнул, – весело отозвался тот.

– А теперь сделай над собой усилие и пойми, что я в полной мере отвечаю за благополучие Дафны.

– Сделано! И одновременно вспомнил, что ты сам не далее как на этой неделе собирался познакомить нас. Даже пригласил меня в гости.

– Это было до того, как я увидел и понял, что ты всерьез заинтересовался ею.

Саймон подумал, что любопытно было бы знать, какой смысл вкладывает друг в слово «всерьез» и что он сам, Саймон, подразумевает под этим словом. Он спросил:

– А разве, когда ты собирался познакомить нас, тебе больше хотелось, чтобы я не обратил никакого внимания на твою сестру?

Энтони несколько раз моргнул, прежде чем ответить.

– Не ты ли клялся мне, что не помышляешь о женитьбе? – напомнил он.

Они шли уже по коридору. Сам не понимая отчего, Саймон внезапно разозлился – зачем Энтони ловит его на слове, как мальчишку?

– Ну говорил! Что из этого?

Энтони распахнул одну из дверей, пропустил Саймона вперед, и только после того как повернул ключ в замке, ответил:

– Никто еще не делал Дафне предложения… Я имею в виду, никто из тех, кто чего-то стоит.

Ответ можно было посчитать косвенным, а можно и прямым. Но и в том, и в другом случае он не льстил Саймону, недвусмысленно причисляя его к нестоящим.

– Дружище, не слишком ли ты превратного мнения о своей сест…

Саймон не успел закончить фразы, ибо Энтони кинулся на него и схватил за горло.

– Как ты смеешь оскорблять мою сестру?

Помимо того факта, что его друг очень вспыльчив, Саймон знал еще и кое-какие приемы самообороны, пройдя добавочную тренировку в странах Востока, где успел побывать. Довольно легко освободившись от пальцев Энтони, он взял в железные тиски его руки и спокойно произнес:

– Я нанес оскорбление не твоей сестре, а тебе… А теперь остынь. – Он отпустил руки Энтони и продолжил: – Так уж случилось, что Дафна открыла мне, почему на ее руку находится не слишком много соискателей.

– Почему же? – переведя дыхание, спросил Энтони.

– Как я понял, дело в тебе и твоих братьях. Вы не даете ей ни шагу ступить самостоятельно. И ваша матушка тоже. Но твоя благородная сестра берет вину на себя и утверждает, что все, как ты выражаешься, стоящие мужчины видят в ней лишь друга.

После этого ответа Энтони надолго умолк, и Саймон забеспокоился, не проглотил ли приятель язык, но в конце концов тот негромко произнес:

– Понимаю. Вы оба в чем-то правы. – И, еще помолчав, заключил: – Но мне все равно не нравится, что ты крутишься возле нее. Таким образом мы вели себя после окончания Оксфорда.

– Уймись, Бриджертон! – по-студенчески воскликнул Саймон. – Нам было по двадцать лет. Ты что, забыл? Мы были щенками и…

Он чувствовал: начинается то, о чем он уже почти думать перестал: язык распухает, заполняет рот, гортань… Он нарочито закашлялся, чтобы пресечь заикание. Память печального сиротского детства. Как он страдал тогда! Страшно вспомнить и невозможно простить… Простить того, кого уже нет сейчас на этой земле, но кто причинил ему столько горя…