Где собака зарыта

Прекрасный сегодня был день для того, чтобы ехать в машине – голубое небо, чистый воздух, Элмор Джеймс, доносящийся из динамиков. Труба – мой любимый инструмент, но сразу за ней идет слайд-гитара. Трудно описать чувство, которое возникает в глубине моих ушей и спускается вниз по шее до самого хвоста – а потом иногда возвращается в обратную сторону, и сталкивается со следующим чувством, уже уменьшающимся! Берни подпевал музыке – «Небо плачет», «Плохо обращаешься с мамой», «Мне тоже больно» – но довольно тихо, и в этот раз он не играл на воображаемой гитаре, что, в сущности, делало поездку только более безопасной.

– У меня плохое предчувствие, – пели они с Элмором Джеймсом. У Берни очень приятный голос – я уже упоминал об этом? – но голос Элмора Джеймса, чем-то похожий на слайд-гитару, способен вытворять со мной самые странные штуки.

– Блюз, Чет, – сказал Берни. – Ничто не сравнится с блюзом.

В этом не было никаких сомнений, по крайней мере, исходя из моего опыта. Но из-за того, что голос Элмора Джеймса и слайд-гитара вызывали во мне дрожь одновременно, иногда блюз переносить было довольно тяжело, и я был отчасти рад, когда Берни его выключил. Вскоре после этого мы оказались на пустынной трассе, которую я запомнил, а вдалеке возвышались покосившиеся здания Клаусон-Уэллса.

– Начнем с нуля, – сказал Берни, когда мы выехали на главную улицу города-призрака. Я уже слышал, как он употребляет это выражение – начнем с нуля – и обычно это всегда значило, что дела у нас идут плохо.

В городе было тихо, никого не было видно. Налетел ветер и протащил через улицу какой-то пластиковый обрывок. Мы припарковались перед салуном и прошли через главные двери.

Берни огляделся: длинный бар, треснувшее зеркало, барный стул, валяющийся на полу. И что это там лежит? Среди высохших какашек койтов лежит одна свежая. Я обнюхал комнату, уловил запах и последовал за ним к большой дыре в задней стене – койот, побывал здесь и ушел – и вернулся к Берни.

Он уже поставил стул вертикально.

– Здесь сидит Лестер Форд, – сказал он. – Эрл появляется из-за угла в задней части салуна. Очень хорошо они тут устроились, Чет. Вопрос в том, что случилось потом? Я проснулся в камере на следующее утро, – он потрепал меня по голове. – А как насчет тебя? Как развивалась твоя история?

Я внезапно встал на задние лапы, когтями на передних как бы вцепляясь в Берни, что у нас было под абсолютнейшим запретом.

– Эй, в чем дело, приятель? Что случилось? – Берни обнял меня, и я почувствовал себя лучше, и что бы в меня там не вселилось, теперь оно было под контролем. Я подошел и обнюхал шаткую лестницу, ведущую на второй этаж. Берни последовал за мной.

– Хочешь подняться наверх? – спросил он. – Выглядит небезопасно.

Я начал подниматься по лестнице, но Берни остановил меня, положив мне руку на спину.

– Подожди, – сказал он. Я остановился, и он обошел меня. – Я пойду первым.

Берни пойдет первым? Ни за что. Он ведь довольно крупный парень, что, если случится что-нибудь плохое? Я протиснулся мимо.

– Чет!

Но Берни не будет подниматься первым, и все тут. Я рванулся вперед, перемахнул через недостающую ступеньку, потом прыгнул вперед, и вот я уже стоял наверху, обернувшись, чтобы взглянуть на Берни. Он добрался до обвалившейся ступеньки и тяжело перешагнул через нее. Далось ему это нелегко, и на его лице промелькнуло и в мгновение ока исчезло выражение боли, но я все равно успел его заметить – это все его старое ранение – а затем раздался треск, и вся лестница неспешно, словно в замедленной съемке, рухнула вниз, пока Берни карабкался вверх, тоже медленно, но все-таки немножко быстрее. Он упал на пол рядом со мной, уже в безопасности.

– Чет, слезь с меня, ради бога, – я отошел в сторону, и Берни поднялся, посмотрел вниз через край. Снизу поднималась пыль. – Похоже, мы застряли здесь навсегда.

О, нет. Что же мы будем есть? Берни вгляделся в коридор, свет из разбитого окна подсвечивал его лицо, и я вдруг заметил морщины, которых раньше никогда не видел.

– Бывал здесь раньше? – спросил он. Мы двинулись по коридору бок о бок. Сначала шла комната без двери, вся затянутая паутиной, затем шла закрытая комната. Берни открыл дверь.

– Все-таки бог есть, – сказал он. Я заглянул внутрь, но не увидел ничего, кроме лестницы. Впрочем, я и не утверждаю, что всегда понимаю, что имеет в виду Берни. Мы подошли к следующей двери, той, что была приоткрыта. Я ощутил знакомый перечный запах – но очень, очень слабый, и вошел внутрь. Там, в темном углу, как и раньше, лежала подушка Принцессы – не ее настоящая атласная подушка, а другая, пыльная и грязная. Я понюхал ее, чтобы точно убедиться, что это она. Без сомнения. Я выпрямился и залаял.

Берни подошел, присел на корточки рядом с подушкой и понюхал ее.