Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина

Женя, как и я, очень любил Гумилева и много знал из него наизусть. Наших любимых поэтов мы называли в знак особого почтения по имени-отчеству: Николай Степанович. «Консул добр, на арене кровавой…» я выучил с его слов, так же как и «Заблудившийся трамвай» и «Молитву мастеров». Позже я тоже стал заучивать мои любимые стихи: «К моим читателям», «На Северном море», «Волшебная скрипка».

В те годы королем среди русских поэтов для Головина был, как мне помнится, Северянин. «Ананасы в шампанском», «Каретка куртизанки», «Это все для ребенка» многократно декламировались наизусть.

Но Королем среди королей был, конечно, Артюр Рембо. Навсегда! Женя при мне ни разу не читал Рембо по-французски, но однажды прочитал свой перевод «Пьяного корабля». Надо ли говорить, что этот перевод — лучший из всех существующих! Рембо — это отдельная тема в творчестве и в жизни Головина, который посвятил величайшему поэту две блистательные статьи: «Артюр Рембо и открытая герметика (две гипотезы)» и «Артюр Рембо и неоплатоническая традиция» (Евгений Головин. Приближение к Снежной Королеве. М.: Арктогея-центр, 2003). «Рембо предопределил всю французскую и европейскую поэзию ХХ века», — любил повторять Головин.

О книгах. Женя имел обыкновение в разговорах часто возвращаться к любимым авторам и произведениям: «Швейк», «Моби Дик», «Три мушкетера», «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Граф Монте-Кристо», «Остров сокровищ», «Тиль Уленшпигель», «Приключения Шерлока Холмса», «Робинзон Крузо», «Сообщение Артура Гордона Пима», сказки Гофмана и Уальда, «Сердце тьмы» Конрада, «Межзвездный скиталец» Лондона, «Там внизу» Гюисманса, «Вальпургиева ночь» Майринка. Последние две книги Женя мне подарил. Они были изданы самопально: Гюисманс — ксерокс еще дореволюционного издания с купюрами царской цензуры, а Майринк в переводе Владимира «Достоевского» (Крюкова) вообще отпечатан на машинке и сброшюрован самим Володей, кажется. Обе эти книги прошли со мной всю Корею и сейчас стоят на «особенной» полке в моем кабинете, рядом с книгами самогó Головина и некоторыми другими, наиболее ценными и любимыми. В те годы Женя подарил мне еще сборник американской поэзии со стихами Э. По и ксерокопию работы на английском «Death And Beyond In The Eastern Perspective» — о посмертных странствиях души в свете учения тибетской «Книги Мертвых».

Кстати, интересно, а никому из ценителей Головина и Эдгара По не приходило в голову поискать соответствия между знаменитыми «Эльдорадо» обоих авторов? «Эльдорадо» Головина начинается ровно там, где обрывается поиск «Эльдорадо» у По. Лирический герой, или alter ego Головина, завершил тот путь «отважного рыцаря» По, т. е. прошел «за горы Луны и через долину теней» и остановился, зачарованный увиденным, восклицая в восхищении: «Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо! И всего только надо — опустить паруса…»

Ближе к концу моей студенческой жизни, году в 78–79-м, Женя стал частенько бывать в Ленинграде, где останавливался у Кати Подольцевой, бывшей жены выдающегося, по словам Жени, математика-культуриста, который эмигрировал в Америку, оставив Катю с дочкой Лизой. Где находилась их квартира, я совершенно не помню, хотя бывал у них в гостях несколько раз, а вот саму квартиру запомнил отчетливо: четырехкомнатная, в многоэтажном кирпичном доме, с большой гостиной комнатой и вместительной кухней — главным местом дружеских посиделок. Сколько там было говорено, спето, выпито и пережито! Кого я там только не повидал! Один якутский писатель Юрий Рытхэу чего стоит, не говоря уж о цыганах и других достойных представителях музыкального племени… И возглас Головина, обращенный к солнцу, бьющему прямо в окно: «Приветствую тебя, о яростный лик Аполло!»

А потом я уехал в Северную Корею.

Разлука

«Евгений Всеволодович, вся Корея благодаря Вам стала моими университетами. Здесь я начал по-настоящему много и осмысленно читать. Здесь я всерьез и основательно начал работать над словом и постигать основы музыкального мышления. Здесь я в полной мере сумел почувствовать, что алхимия — это „занятие для одиноких мужчин“. Целый год, до очередного отпуска, я готовился к встрече с Вами, чтобы сыграть свою новую песню, поделиться своими новыми герметическими „открытиями“ и получить ответы на новые болезненно-неразрешимые вопросы. Все свое свободное время (а его было немало) я играл на гитаре, сочинял, читал и думал. Лучшие свои песни того периода я ценю до сих пор: „Доктор Джекилл“, „Аргентина“, „Магия музыки“, „Дионис», „Гагула“».