Где я?

После того, как я познакомился с представителем местной ползучей фауны, меня доставили в самое мрачное здание в городе: монастырь ордена Святого Круга. Мрачная громада монастыря, как я и предполагал, не просматривалась с того места, откуда я все утро наблюдал за городом. Поэтому мне удалось сравнить его архитектуру с другими зданиями только после того, как покинул гостеприимно распахнутые монастырские двери. По совместительству он оказался ещё и самым крупным строением в городе, превышая размерами даже городскую Ратушу – именно она издали напоминала мне подтаявшее эскимо.

Время шло к обеду, когда мне принесли заказ, и теперь руку приятно холодила большая глиняная кружка с пивом, а взор мозолили три круглые башни Ордена, выстроенные на равном удалении друг от друга. Символично, не правда ли: три кольца и три здоровенные каменные махины? На душе было спокойно, ибо с сего дня я смотрел на монастырь снаружи, а не томился внутри.

Внутри… Снаружи… Для абсолютного большинства людей эти слова не значат ничего, кроме месторасположения. Для большинства, но, вот беда, к большинству я теперь отношусь едва ли. За перевоспитание стоило бы поблагодарить моего персонального палача, жаль только он словно бы испарился, и мне не достает подходящего подарка для этой гадины. Думаю, нет, надеюсь, что когда-нибудь судьба сведет нас поближе, и я получу свой шанс на расплату.

Понимал я также и то, что эта тварь, каким бы извращенным человеком он ни был, – всего лишь инструмент для людей, с которыми мне придётся сотрудничать, и не просто сотрудничать, а проявлять учтивость, благодарить за подачки, преданно замирать по их знаку. И вот тут во весь рост поднимался вопрос, на который у меня не имелось ответа: насколько меня, собственно, хватит? Слишком велик соблазн плюнуть в лицо и хлопнуть дверью, только ценой неимоверных усилий я сдержался, чтобы не совершить непоправимой ошибки. Кто бы знал, хватит ли моих сил продолжить эту игру?

Я замер перед полуоткрытой дверью, ее тень лежала на земле, как намалеванная неумелым художником пародия на саму себя. За порогом пылал светом день, а я стоял во мраке коридора и боялся сделать следующий шаг, потому что только сейчас почувствовал, что все это наяву. Свобода не пустое слово в воспаленном воображении и не далекая и лживая картинка на языке, она вот она, не далее, чем в полуметре от моих ног, стоит распахнуть дверь пошире, и она захватит меня с головой. Я рвался туда и одновременно меня била дрожь, страх быть обманутым, преданным своим сознанием, парализовывал и лишал воли. Но все-таки я сделал свой шаг.

Таверна, трактир или паб – любое из этих названий меня вполне устраивало, – гостеприимно распахивала свои двери для всех, кто только что вышел из монастырских ворот. Веранда, на которой я занял место сразу после открытия, выходила с таким умыслом, чтобы солнце не мешало насладиться вкусом еды, закрывая гостей от его навязчивых лучей. Главное, тут были пиво и гренки. Первое, как и должно быть, только из холодильника, второе не слишком хрустящее, очень мягкое внутри и не пересоленное – все, как я люблю.

Оказывается, несмотря на три с половиной месяца жизни, весьма отличной от той, к которой привык, с моими вкусами не произошло никаких изменений. Я по-прежнему не прочь хорошо одеваться, вкусно поесть и выпить холодного пива. И сейчас я с удовольствием отмечал все вышеперечисленное и заодно думал о жизни.

Как бы невероятно это ни звучало, Харальд отдал мне мои пять золотых, с которыми я давно успел распрощаться и выкинуть из головы. Ан нет, все-таки утро началось сегодня с нужной ноги, и пять маленьких кругляшков вновь обрели своего хозяина. Вам сказать, что я потерял дар речи? Не буду. Потому что дар речи потерял Харальд, когда я схватился за его ладонь и долго тряс ему руку – не смог удержаться, что поделаешь. Он потом провожал меня удивленным взглядом, а я решил, что счастье, возможно, все-таки есть.

В трактир я отправился, прихватив с собой всю наличность, и чувствовал себя богачом. Я так и не решился оставить чудом вернувшееся богатство в крошечной комнатке одной из башен, куда меня проводил дородный монах, чьего имени я так и не узнал, потому что не смог вытянуть из него ни слова.

Половина кружки исчезла быстрее, чем мой отец успел бы сказать «ой». Усики холодной пены на губах явились лучшим подтверждением того, что я все-таки жив-здоров. Надо же, не прошло и полгода, как меня выбросило в чужой мир, а уже столько всего перепробовал. Иному жизни не хватит, а у меня одно за другим, только успевай карман подставлять. В моем случае, конечно, не карман, а шею.