Где апельсины зреют

Завязался разговоръ между русской компаніей и англичанами. Хотя англичане говорили по англійски, а русскіе по русски, но съ прибавленіемъ пантомимъ кой-какъ понимали другъ друга. Пожилой англичанинъ съ любопытствомъ разсматривалъ серебряный стаканчикъ съ чернью и просилъ у Николая Ивановича продать ему этотъ стаканчикъ или промнять на дорожный карманный приборъ, состоящій изъ вилки, ножика, штопора и ложки. Англичанка подносила всмъ портвейнъ изъ хрустальной рюмки. Конуринъ взялъ отъ нея рюмку и, сбираясь проглотить ея содержимое, крикнулъ:

— Вивъ англичанъ!

— Зачмъ? Съ какой стати? Очень нужно! Ну, ихъ къ чорту! дернулъ его за рукавъ Граблинъ и пролилъ портвейнъ. — Англичане самое пронзительное сословіе, а вы за ихъ здоровье…

— Да вдь тутъ русское радушіе… началъ было Конуринъ, принимая отъ англичанки другую рюмку.

— Брось, плюнь… Вонъ она тебя еще чернымъ пудингомъ дошкуривать хочетъ. Что такое? Мн предлагаетъ? Нтъ, мерси, мадамъ. Мн этотъ черный пудингъ-то и въ гостинниц за три дня надолъ! опять замахалъ руками Траблинъ и прибавилъ:- шь, мадамъ, сама, коли такъ вкусно.

Вино разгорячило путешественниковъ. Въ шарабан длалось все шумне и шумне. Пригородъ Неаполя съ фруктовыми садами и виноградниками остался внизу, экипажъ взобрался уже на большую крутизну, съ которой открывался великолпный видъ на Неаполь, на его окрестности, на море и на острова Неаполитанскаго залива.

— Соренто… Капри… Искія… указывалъ кондукторъ на очертанія ихъ въ мор.

хали въ это время по совершенно безплодной мстности, покрытой бурой застывшей лавой. Ни куста, ни травы, ни птицы, ни даже какого-либо летающаго наскомаго не было видно вокругъ. Воздухъ, пропитанный срой, сдлался удушливъ. Толпа проводниковъ, сопровождавшихъ экипажъ, исчезла и только двое изъ нихъ, особенно назойливыхъ, шли около колесъ, поднимали съ дороги куски лавы и совали ихъ путешественникамъ.

LVII

Николай Ивановичъ взглянулъ на часы. Былъ двнадцатый часъ. Поднимались въ гору уже около трехъ часовъ, а все еще Везувій былъ далеко. Солнце такъ и пекло. Мули, запряженные въ экипажъ, взмылились, потъ съ нихъ такъ и стекалъ, капая съ животовъ, и кучеръ просилъ остановиться и сдлать муламъ отдыхъ. На одной изъ террасъ остановились. Англичане тотчасъ-же вынули свои бинокли и начали разсматривать виды на море и на Везувій. Конуринъ попросилъ у одного изъ англичанъ бинокля и тоже взглянулъ на Везувій.

— Ничего нтъ страшнаго, сказалъ онъ.- халъ я сюда, такъ сердце-то у меня дрожало, какъ овечій хвостъ, а теперь я вижу, что все это зря. Признаюсь, эту самую огнедышащую гору я себ совсмъ иначе воображалъ, думалъ, что тутъ и не вдь какое пламя и дымъ и головешки летятъ, а это такъ себ, на манеръ пожара въ каменномъ дом: дымъ валитъ, а огня не видно.

— Погоди храбриться-то, вдь еще не подъхали къ самому-то пункту, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— И я совсмъ иначе воображалъ, прибавилъ Граблинъ. — Говорили, что теперь на Везувій прозжая дорога, на каждомъ шагу рестораны, а тутъ пустыня какая-то.

— А вонъ должно быть вдали ресторанъ стоитъ.

Дйствительно на буросромъ грунт виднлось блое каменное зданіе.

— Такъ что-жъ мы на пустынномъ-то мст остановились! воскликнулъ Граблинъ. — Намъ-бы ужъ около него привалъ сдлать. Кучеръ! Коше! Ресторанъ… Вали въ ресторанъ… указывалъ онъ на зданіе. — Выпить смерть хочется, а мы и свои, и англійскіе запасы вс уничтожили.

— Вольно-же вамъ было съ одного на каменку поддавать, сказала Глафира Семеновна. — Сельтерской воды бутылочка, впрочемъ, есть. Хотите?

— Что-же мн водой-то накачиваться! Я уже теперь на хмельную сырость перешелъ. Коше! Ресторанъ… Скорй ресторанъ. На чай получишь. Да переведи-же ему, Рафаэль, чтобъ онъ халъ!

— Видишь, животины измучились. Дай имъ вздохнуть. Хуже будетъ, какъ на дорог упадутъ.

Сдлавъ отдыхъ, стали взбираться выше. Блое зданіе становилось все ближе и ближе, вотъ уже экипажъ и около него.

— Стой, стой, кучеръ! кричалъ Граблинъ, хватая кучера за плечо. — Ребята! Выходите. Наконецъ-то пріхали къ живительному источнику.

— Погоди, постой радоваться. Это вовсе не ресторанъ, а обсерваторія, отвчалъ Перехватовъ.

— Какъ обсерваторія? Что ты врешь!

— Да вотъ надпись на дом. Читай.

— Какъ я могу читать, ежели не по нашему написано! Впрочемъ, obser…. Обсерваторія и есть. Да можетъ быть это такъ ресторанъ называется? Выйди изъ экипажа и спроси, нельзя-ли тутъ выпить коньячишку или хоть краснаго вина.

— Да нтъ-же, нтъ, это настоящая обсерваторія для наблюденія надъ небесными планетами и звздами.

— Тьфу ты пропасть! Подъзжалъ, радовался — и вотъ какое происшествіе! Да ты толкнись на обсерваторію-то… Можетъ быть и на обсерваторіи выпить дадутъ.

— Какая-же выпивка на обсерваторіи!

— Ничего не значитъ. Какая можетъ быть выпивка въ аптек? Однако, помнишь, въ Париж разъ ночью намъ настойку на спирт въ лучшемъ вид приготовили въ аптек, когда мы честь честью попросили и сказали, что для русь, для русскихъ.