Гаргантюа и Пантагрюэль

— Чорт возьми! — сказал брат Жан, — как это скверно, когда в брюхе пусто. Если бы я позавтракал — тогда другое дело. Ну, уж бог с ним. Будем вежливы и терпеливы.

Окончив обедню, Гоменац пошел к главному алтарю и вынул из сундука большую связку ключей. Затем он подошел к окну, наглухо закрытому толстой железной решеткой, и отпер на нем тридцать два замка и четырнадцать задвижек. Затем он с таинственным видом накрылся мокрым мешком и открыл решетку. Под решеткой оказался алый атласный занавес. Гоменац раздвинул занавес. Вместо окна, за занавесом оказался какой-то портрет, по-моему, очень неважно написанный. Гоменац прикоснулся к картине жезлом и дал нам поцеловать его кончик.

— Чье, по-вашему, это изображение? — спросил нас Гоменац.

— Мне кажется, это портрет папы, — сказал Пантагрюэль. — Я узнаю его по тиаре и по всему одеянию.

— Вы говорите правильно, — сказал Гоменац, — это изображение земного бога, которого мы надеемся когда-нибудь увидать и в нашем крю. О счастливая, о долгожданная минута! И как счастливы вы, которые удостоились увидать воочию нашего земного бога! Ведь, стоит только посмотреть на один его портрет, как получишь полное отпущение всех грехов, которые помнишь сам, и одну треть тех, которые запамятовал. Вот почему мы видим этот портрет только по большим праздникам.

Пантагрюэль удивился, что в таком неважном портрете скрывается столько удивительной божественной силы.

— Это мне напоминает случай, который произошел как-то у нас в Севилье, — сказал брат Жан. — Однажды в госпитале во время большого праздника нищие расхвастались друг перед другом — сколько они насобирали денег. Один говорил, что он выклянчил шесть серебряных монет; второй — два су; третий — семь; наконец, четвертый, здоровенный малый с гнойной, покрытой струпьями ногой, хвастался, что заработал целых  три золотых. «Ну, что ж, — заметили ему товарищи, — тебе это нетрудно: у тебя божья нога. Она сама притягивает к себе деньги.»

— Когда вы вздумаете, рассказывать нам такие басни, — сказал Пантагрюэль, — то потрудитесь приносить с собой таз. Меня чуть не вырвало от вашего рассказа. Как не совестно приплетать господа бога к таким противным вещам? Вы, монахи, любите рассказывать про все эти гадости. Только уж, пожалуйста, оставьте эти рассказы при себе и не выносите их за монастырскую ограду.

— Мне кажется, — сказал Панург, — что это портрет какого-то давнишнего папы. Нынешних пап я видел со шлемами на голове. В то время, как во всем мире царили тишина и спокойствие, одни только папы вели жестокую и кровопролитную войну.

— Но, ведь, они воевали с бунтовщиками, еретиками и всякими протестантами, которые не признают нашего доброго земного бога, — сказал Гоменац. — Это папам не только дозволено, но и приказано святыми декреталиями. Папа должен огнем и мечом усмирять императоров, королей, герцогов и князей, если те хоть на йоту отступят от его приказаний. Папа должен лишать их имущества, отнимать у них земли, отлучать их от церкви, наконец, убивать и их самих, и их родственников и осуждать их на вечные адские мучения.

— Ну, вы-то здесь, чорт побери, не еретики, конечно, — сказал Панург. — Вы-то уж, конечно, все христиане, как на подбор!

— Поистине так, — сказал Гоменац, — поэтому мы и будем спасены. Ну, а теперь возьмем святой воды и идем обедать.

Глава 20. Беседа о чуде

Теперь надо вам сказать, бездельники, что пока Гоменац служил нам сухую обедню, трое церковных старост ходили по церкви с огромным тазом. — Не забудьте счастливцев, которые видели его в лицо!

И все прихожане бросали в таз — кто медную, кто серебряную монету. В конце концов весь таз наполнился деньгами. При выходе из церкви Гоменац сказал нам, что на эти деньги будет устроено для нас роскошное пиршество. Обед, действительно, вышел на славу.

^{Пантагрюэль в церкви}

За этим обедом я обратил внимание на две вещи. Во-первых, все мясные кушанья, которые нам подавались, — дикие козы, каплуны, поросята, голуби, кролики, индейки, — все были начинены каким-то особым папиманским фаршем. Во-вторых, кушанья нам подавали милые белокуренькие девицы, одетые в длинные белые платья. То были невесты здешнего края; волосы их были переплетены шелковыми лентами и украшены розами, гвоздикой, флер-д′оранжем и другими цветами. После первого блюда девицы пропели нам песню в честь святых декреталий и каждому из нас поднесли с глубоким поклоном по бокалу вина.

— Монсиньор, — сказал Гоменац Пантагрюэлю, — пью за ваше здоровье от всего сердца!

— О божественные декреталии! Это вы сделали наше вино таким вкусным!

— Вино и без того недурно, — заметил Панург.

— О божественные декреталии! — продолжал Гоменац. — Как вы необходимы для нас, бедных смертных, в нашей печальной юдоли! Когда же, когда же, наконец, настанут такие времена, что все люди будут читать только вас, отбросив всякие другие учения? Ведь, священные декреталии надо читать днем и ночью, надо прилежно изучать их, внедрять в свою кровь, в свой мозг, во все части своего организма. Только тогда мир будет счастливым.