Гаргантюа и Пантагрюэль

После этого мы сошли на берег, и вот навстречу нам двинулась огромная процессия островитян.

— Они видели его! Они видели его! Они видели его! — громко объявили представители четырех сословий.

При этих словах вся процессия кинулась перед нами на колени.

— О, счастливые люди! О, блаженные души! — закричал народ, воздевая руки к небу. Эти крики продолжались добрую четверть часа. Затем прибежал магистр местной школы со всеми своими педагогами, надзирателями и школьниками, и задал ребятам, генеральную порку. Так в старые времена делали и в Париже, когда вешали какого-нибудь разбойника. Думали, что если школьников при этом как следует высечь, они лучше запомнят такое поучительное зрелище.

Пантагрюэль рассердился и сказал:

— Господа, если вы не перестанете сечь детей, я уеду обратно.

Громовой голос Пантагрюэля поразил весь народ.

— Неужели все, кто увидит папу, делаются такими великанами? — спросил маленький горбунчик у своего учителя. — Ах, как жаль, что я не видел папы до сих пор!

Наконец на шум и крики появился сам епископ Гоменац, глава острова Папиманов. Епископ Гоменац ехал на неоседланном муле, крытом зеленой попоной. За Гоменацем шли его подручные — дьяконы — и несли в руках крест, хоругви, балдахины, факелы, кропильницы.

Остановившись перед нами, епископ заявил, что весь остров Папиманов ждет не дождется, когда его посетит папа. В ожидании этого счастливого дня, все путешественники, видевшие папу своими глазами, принимаются здесь с великими почестями.

С этими словами Грменац тоже хотел-было облобызать наши ноги, но мы решительно воспротивились и уклонились от такого почета.

Глава 19. О том, как Гоменац, епископ папиманский, показывал Пантагрюэлю упавшие с неба декреталии

— Наши священные декреталии, — сказал епископ Гоменац, — приказывают, прежде чем итти в кабак, сходить сначала в церковь. Чтобы не отступать от этого прекрасного постановления, сходим сначала в церковь, а потом пойдем пировать.

— Добрый человек, — сказал брат Жан, — вы идите вперед, а мы пойдем следом за вами. Действительно, мы уже давно не бывали в церкви. Я очень рад побывать в ней. От этого у меня разыгрывается чертовский аппетит.

При входе в церковь мы заметили большую позолоченную книгу, всю покрытую редкими и драгоценными камнями: рубинами, изумрудами, жемчугами, брильянтами. Книга висела в воздухе на двух толстых золотых цепях, прикрепленных к высокому своду.

^{Книга висела на золотых цепях}

Мы с восхищением смотрели на эту удивительную книгу. Что же касается Пантагрюэля, то он, благодаря своему росту, свободно до нее доставал и мог поворачивать ее во все стороны. Впоследствии Пантагрюэль уверял нас, что, прикоснувшись к книге, он почувствовал в руках необычайный зуд и в то же время ему страшно захотелось поколотить кого-нибудь из служителей, только, конечно, не церковного звания.

— Из священного писания известно, — сказал нам епископ, — что некогда бог собственноручно написал евреям заповеди и вручил их Моисею. Точно так же те декреталии, которые вы здесь видите, написаны рукою ангела. Впрочем, вы, люди заморские, вероятно, не поверите этому.

— Да, не слишком-то, — сказал Панург.

— А между тем, — продолжал епископ, — они действительно спустились к нам прямо с небес. Вы, которые видели папу собственными глазами, можете смотреть на них сколько угодно, и даже можете приложиться к ним, если пожелаете. Но перед тем вы должны три дня поститься и исповедаться во всех своих грехах. А на это требуется время.

— Вот что, добрый человек, — сказал Панург, — мы видали много всяких декреталий — и-на бумаге, и на пергаменте, и рукописных, и напечатанных. Так что-не трудитесь нам показывать их слишком подробно. Мы довольствуемся одним вашим добрым желанием и благодарим вас за него.

— Но ведь эти декреталии написаны самим ангелом! — сказал Гоменац. — Только эти декреталии — подлинные, все остальные — только копии с них. Пожалуйста, не жалейте моих трудов, прошу вас! Скажите только — желаете ли вы исповедаться и попоститься всего лишь три прекрасных коротеньких божьих денька?

— Исповедаться мы вполне согласны, — сказал Панург, но только пост нам теперь совсем некстати. Мы так напостились в море, что пауки все зубы у нас покрыли паутиной. Поглядите-ка на брата Жана. У него мох растет во рту оттого, что он давным-давно ничего не жевал.

— Он говорит правду, — сказал, брат Жан, —  я так постился, что стал от этого горбатым.

— Ну, так пойдемте в церковь, — сказал Гоменац, — и простите нас, если мы не пропоем для вас прекрасной обедни. Полуденный час прошел, а священные декреталии воспрещают нам после этого служить обедню, — я хочу сказать: полную, с пением, — но я вам отслужу краткую, без пения, так называемую сухую.

— Я бы предпочел лучше мокрую от хорошего винца, — заметил Панург. — Ну, начинайте, да только покороче.