Гамзатов против Адалло

— Галя, пожалуйста, оформляй ему направление в СМУ— 3, — велел он своей помощнице и даже не раскрыв передал ей мой паспорт. Записав с него нужные данные в карточку, Галя с направлением передала паспорт опять своему начальнику. Здесь получился конфуз. Толстяк сразу же подписал направление, затем прочел его и тут замешкался. Он снова затребовал паспорт, посмотрел сперва на фотографию, затем на меня. Потом внезапно встал, захлопнул в ладоши и от души захохотал.

— Адалло Алиев! С приездом! — вымолвил он и крепко пожал мне руку. Он оказался аварцем из Тляроты. Конечно же, он подумал, что я скрыв, что я поэт, приехал на стройку изучить быт строителей и написать об их делах.

— Галя, СМУ-3 отменяется, — сказал он секретарше. — отныне он является старшим инженером по подготовке кадров для строящегося Чиркейского ГЭС. Он будет жить в доме, где живу и я.

Неплохую комнату и приличную зарплату дали мне там сразу же. Но моя цель заключалась в другом. Мне нужна была справка о том, что я трудился на стройке и имел примерную дисциплину. Если я предоставлю подобную справку, я был уверен, что меня допустят к защите диплома. Именно через месяцев два или три я получил подобную справку и с ней я поехал в Москву. Сразу же отправился к своему творческому руководителю Льву Ошанину на дачу. В ту же неделю Лев Иванович доложил обо мне в Совете института. Накануне он меня напутствовал сказать, что я каюсь в своих поступках, а он берет ответственность на себя.

Совет института принял решение допустить меня к защите диплома. Спасибо Льву Ивановичу, если бы не он, то меня близко бы не допустили к защите.

В качестве резюме к сказанному, небольшая шутка. Нынешний политехнический университет в Махачкале зародился на базе курсов по подготовке кадров для строящейся Чиркейской ГЭС.

Если кто скажет, что первым ректором тогдашнего института был Адалло, то он не обманывает. Я ручаюсь быть ему свидетелем.

«Покаяние»

Некогда Р. Гамзатов написал неприличное, унижающее честь и достоинство имама Шамиля произведение…

То было время, когда начались первые нападки большевистской партии на имама. Вскоре ВКП(б) переименовали в КПСС и отношение к имаму переменились в лучшую сторону. Тут же Гамзатов написал большую поэму «О, как велик имам, о как я низок!» — вот основной смысл его произведения. «Если бы имам был жив, он выбросил бы меня в Аварское Койсу» — пишет Расул в поэме.

На этом Расул не остановился. В своей книге «Мой Дагестан» с первых строк и до конца он на коленях плачет перед имамом — просит у него прощения.

Спасибо ему — умный и достойной хвалы поступок. Но потом вновь вокруг имени имама началась крысиная возня. Высветив всевозможными наградами свою грудь, как памятник, на государево ложе поднялся «наш дорогой Леонид Ильич». Постепенно началась реабилитация Сталина. Начались вновь нападки на имама. Наблюдавшие прозорливо за происходящим, двуличники, как воронье на падаль, набросились на историю и переворошили ее. Они выставляли имама как чужака и необузданного горца…

На этом месте я вспомнил одну встречу по пути на работу. Навстречу идет поэт Гаджи Газимирзаев. Он был очень обаятельным, умеющий завлекать своим разговором человек. Видя, что он был не в настроении и имел сумрачный вид, я спросил в чем дело, что случилось?

Сделав вид, что вытирает слезы, он начал обиженным тоном: «Как быть настроению, когда закон подлости вовсю прыть одолевает меня, — сказал Гаджи. — Иду по улице Буйнакской и вижу большая очередь у двухэтажного здания. И все они — мужчины с опущенными штанами. Я спросил, кто вы такие и что за очередь такая? Они ответили, что стоят в очереди, чтобы поклониться хакиму этого учреждения. Спросил последнего, и я стою за ними. Каждый, кто заходил к нему, выходил очень довольный и покрасневшим лицом. Когда же очередь дошла до меня, хаким крикнул что прием закончен и дверь захлопнулась. Ты сам подумай, как обидно все это!», — сказал Гаджи.

Затем, сделав два вздоха нюхательного табака, он меня потащил в парк им. Ленинского комсомола, и продолжил разговор:

— Ты, наверняка слыхал пение Манарши: «Было бы на свете два Расула, один — для Патимат, другой — для нас» — вот ее слова. Как бы сегодня ни было стыдно, слова эти принадлежат мне. Написанию их и была своя причина. Центральный кутан нашего колхоза находится в двадцати минутах езды из Махачкалы. Там много лет подряд я работал заведующим овцетоварной фермой. Там у меня был двухэтажный дом, сотни голов овец и крупный рогатый скот, огород, одним словом, немаленькое хозяйство. Имевший шестеро детей и в летах мужик, я занялся сочинением стихов, хотел стать знаменитым поэтом. Получил двухкомнатную квартиру с помощью овечьих туш, привезенных как подарки хакиму. С их же помощью опубликовали и малюсенькую брошюру моих стихов.

То было время, когда государством рулил «наш Леонид Ильич» и двурушники пытались вновь замарать имя имама. О боже, как они, как хамелеоны, быстро сбрасывают кожу!