Гамп и компания

— А тебе, Гамп, не пофигу? — цедит он. — Подумаешь, малость позабавились.

— Это теперь называеца забавой? Когда твоя банда избивает старика тухлыми рыбинами — по-твоему, это забава?

— Черт, Гамп, тебя это сильно колышет? Он же просто дряхлый ниггер.

Пришлось обьеснить. Перво-наперво схватил я Смитти за куртку и оторвал от земли. Затем развернул мордой в ту сторону, где на причале скопилось птичье гуавно. И ткнул его туда носом. А дальше развернул я Смитти к себе задом и дал ему такого поджопника, от которого он слетел с причала прямиком в одну из моих устричных лодок. Приземлился он навзничь, тогда я, недолго думая, растегнул ширинку и поссал на него сверху.

— Еще раз тронешь моего человека, — сказал я ему, — и пожалеешь, что не родился овощем.

Наверно, это не самая остроумная фраза, но в тот момент острить мне расхотелось.

И вдруг получаю я удар повыше локтя. У одного из прихвостней Смитти оказалась на готове доска с торчащими гвоздями — ну, доложу я вам, боль была ацкая. Но я так взъелся, что боль уже не могла меня остановить. Сгреб я этого в охапку, а рядом стоял огромный ледник — туда я его и засунул вниз головой. Третий смельчак двинулся на меня с монтировкой; пришлось схватить его за волосы и от души раскрутить, как спортивный молот, а потом отпустить. И отправился он в свободный полет к берегам Кубы, а может, Ямайки. Другие отморозки, увидев такое, попятились.

Сказал я только одно:

— Запомните, что видели. Такое может случица с каждым.

Этим дело и кончилось.

В сгустивших сумерках народ из «Гампа и компании» испускал восторженные крики и улюлюкал в адрес Смитти и его засранцев. При мутном свете я заметил в толпе одобрительно кивавшего сержанта Кранца. Я ему подмигнул, а он поднял вверх оба больших пальца. Мы с сержантом Кранцом приятели с незапамятных времен и, хочу верить, неплохо друг друга понимаем.

В следущий миг кто-то потянул меня за рукав. Это был малыш Форрест, который смотрел, как от удара доской с гвоздями у меня по руке стекает кровь.

— Больно, папа? — спрашивает малыш Форрест.

— Что-что?

— Я спросил: больно, папа? У тебя кровь хлещет.

— Нет, как ты меня назвал?

— Я люблю тебя, папа, — вот что он сказал. И мне этого было достаточно. Будьте уверены, господа хорошие.

Будьте уверены.

Примерно так это и завершилось. Толпа рассеялась, и я прошел к бухточке. Там есть место, откуда виден весь ближний залив и пролив Миссисипи, а в далеке еще и Мексиканский залив, а в ясную погоду вобще можно разглядеть все, в плоть до самой Мексики или Южной Америки. Но вечер по-прежнему стоял мглистый, а потому я просто сделал пару шагов и опустился на скамью. Подошел малыш Форрест и сел рядом. Мы оба молчали, потому как я прикинул, что почти все уже сказано, и это привело меня к мысли: какой же я все-таки счасливчик. Делаю свою работу, поднимаю сына — гордого красавца, на каждом витке своей жизни завожу друзей. И сейчас невольно вспомнился каждый. Некторые — старина Бубба и Дженни, моя мама, и Дэн, и Сью — уже ушли, но, как видно, не совсем, ведь всякий раз, когда на воде звучит туманный горн или колокол бакена, я про них думаю. Они где-то не подалеку. А ведь у меня есть малыш Форрест, и миссис Каррен, и сержант Кранц, и все остальные, кто по прежнему рядом. Помню я и те слова, что сказала мне Дженни про Гретхен. А потому я, в своем роде, самый счасливый человек на всем белом свете.

Осталось упомянуть только одну подробность: про мою жизнь решили снять кино. Это редкость, даже для меня. Кто-то прослышал, что есть некий идиот, который не потерялся в этой жизни, — такие удевительные истории нынче называюца «человек укусил собаку».

Итак, в один прекрастный день являюца ко мне голливуцкие продюсеры и сообщают, что намерены сделать обо мне художественный фильм. Ну, остальное в общих чертах многие из вас уже знают. В Голливуде и впрямь сняли фильм, и по всему миру на него ломились толпы народу. Мистер Том Хэнкс, с которым мы познакомились памятным вечером в Нью-Йорке, сыграл конкретно меня — получилось неплохо.

Потом пришло время лететь в Калифорнию, на торжественное вручение наград Кино-Академии. Я позвал с собой всех друзей, и мы сидели в публике — мне досталось место рядом с родней Буббы. Вы не поверите, но фильм взял львиную долю «оскаров», а под конец, когда всех отметили благодарностями, вспомнили даже про меня.

В роли ведущего там подвязался какой-то мистер Леттерман: человек довольно приятный, с чистоколом крупных зубов: он привел с собой дрисерованную собачку, а, условно говоря, на десерт объевил, что в этом году спецальный приз вручаеца лично Форресту Гампу, как «самому обоятельному клиническому идиоту Америки», и меня вызвали на сцену.

После вручения мистер Леттерман спрашивает, не хочу ли я чего сказать перед телекамерами. А я много чего хотел сказать, просто до поры до времени держал при себе. Но потом обвел глазами все эти шикарные наряды, дорогие побрякушки, красивых женщин, видных мужчин — и сказал первое, что пришло на ум, а именно, понятное дело:

— Мне бы по маленькому.