Гамп и компания

— Этим кинжалом в двенацатом веке наш великий освободитель Саладин Благочестивый резал европейских крестоносцев! — хвастаеца лавочник. — Ему нет цены.

— Нет цены? — Я даже растроился. — Как же мне тогда узнать, на скока он потянет?

— Только для тебя, — говорит торговец, — всего девятнацать девяносто пять.

Естевственно, купил я этот кинжал, хотя и заподозрил подвох: типо, если приложить записку, так накрутят сверху тыщу баксов, но ничуть не бывало. Более того, лавочник пообещал бесплатную доставку в Штаты. Выгода получалась не сомненная, а потому черкнул я с его слов историю этого кинжала и предупредил малыша Форреста, чтобы тот по металу пальцами не водил: клинок заточен так, что бумагу на лету режет. Я знал, что Форрест-младший с ума сойдет от радости, увидев эту вещь.

Затем мы с парнями еще прошвырнулись по улицам, но все брюжжали, посколько там некуда поддаца: сколько можно сувениры скупать да кофе глушить? Занесло нас в какие-то темные проулки, где местные торгуют всякой всячиной, от бананов до клейкопластырей, и вдруг вижу зрелище, от которого аж остолбенел. В грязь воткнуты шесты, на них натянут убогий типо навес, а под ним лежит чел, попивает из большой банки шипучку, явно разболтанную из порошка, и бренчит на шарманке. Лица не видно, зато в одной руке у него веревка, к которой привязан знакомого вида оран-мутан. Обезьян пляшет, а хозяин поставил перед собой жестяную кружку и, типо, милостыню просит.

Подхожу ближе, оран-мутан искоса пригляделся — и прыг мне на руки. До того тяжеленный, что сбил меня с ног, а подняв глаза, надо мной нависал старина Сью, мой дружбан по космической экспедиции, которая занесла нас в Новую Гвинею. Зубами щелкает, слюнявит меня поцелуями, бормочет что-то по-своему и скулит.

— Руки прочь от обезьяны, — говорит чей-то голос, и что вы думаете? Заглядываю под убогий навес — и кого я вижу? Это же летенант Дэн!

Я от обалдения чуть в обморок не грохнулся.

— Боже мой! — говорит летенант Дэн. — Ты ли это, Гамп?

— Так точно, сэр, — отвечаю. — Вроде как я самый.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спрашивает он.

— По-моему, я тебя могу о том же спросить, — был мой ответ.

Со времени нашей последней встречи летенант Дэн заметно поздоровел. А ведь мы с ним виделись уже после того, как он заботами полковника Норта лег в армейский госпиталь «Уолтера Рида». Там его, как видно, вылечили от кашля, подкормили — даже блеск в глазах поевился, какого раньше не было.

— Да, Гамп, — говорит летенант Дэн, — читал я в газетах, что ты времени даром не терял, хотя тебя и преследовали всякие злоключения. Аятоллу кинул, в тюрьме отсидел за неуважение к конгрессу, в каком-то религиозном парке культуры спровоцировал настоящий погром, был арестован и отдан под суд за мошенничество, от которого пострадали миллионы людей, стал причиной крупнейшей экологической катастрофы на море да еще ухитрился покончить с коммунизмом в Европе. В итоге получается, я бы сказал, несколько бурно прожитых лет.

— Угу, — говорю, — примерно так и есть.

А летенант Дэн все эти годы работал над собой. В госпитале он по началу совсем пал духом, но доктора, в оконцовке, смогли ему внушить, что у него впереди еще будет не один славный год. Дэн выправил себе военную пенсию и больше не бецтвовал. И даже попутешествовал по миру, в основном на армейских самолетах (имеет право, как военный пенсионер), добравшись аж до Саудовской Оравии.

Однажды, расказал Дэн, наведался он в Новый Орлеан — пройтись по знакомым местам, вспомнить прошлое и побаловать себя отборными устрицами на створке раковины. По его словам, город, в отличие от большинства других мест, почти не изменился. Сидел он как-то на Джексон-Сквер, где я одно время выступал как человек-оркестр, и вдруг — бывает же такое — подваливает к нему обезьян, в котором он узнает старичка Сью. Чтобы прокормица, Сью прибивался то к одним, то к другим уличным музыкантам, а потом и сам немного выучился приплясывать. Как музыканты соберут жестяную кружку мелочи, Сью хвать свою долю, просто на глазок — и деру. Вобщем, эти двое закорешились, и Сью стал возить Дэна по городу в небольшой магазинной телешке, потому как пратэзы сильно натирали, хотя Дэн так их и не выбросил.

— Понадобятся — пристегну, — добавил Дэн, — а так сижу себе на жопе ровно.

— Я все-таки не понял, — говорю, — почему ты тут застрял.

— Да потому, что здесь идет война, Форрест. У меня в роду девять поколений мужчин не пропускали ни одной войны, и я фамильный послужной список нарушать не собираюсь.

К военной службе летенант Дэн не годен, но, по собственным словам, болтаеца туда-сюда, ожидая, что подвернеца ему случай принести какую-никакую пользу.

Заслышав, что я прибыл сюда с бронетанковым подразделением, он прямо возлековал.

— Это именно то, что мне нужно, — транспорт! С ногами или без ног, но «А»-рабов мочить я еще способен, — так он выражаеца.

Короче, отправились мы в «казбу» — так, вроде, местные называют старый город — и купили для Сью банан, а себе взяли суп вроде как с жабьими головастиками, что ли.