Гамбит. На сером поле

Настал его черед молчать и собираться с мыслями. Адам все еще не двигался, прижимаясь своим лбом к ее и не открывая глаз. Он не хотел видеть ее лица. Только не сейчас. Посмотри он в него, и ему точно не сдержаться. Ему нужно всего пару мгновений перевести дыхание и прогнать цветные точки, плясавшие перед глазами. Эванс же иначе истолковала его молчание и попыталась вылезти из-под него, только усугубляя ситуацию ненужными телодвижениями, от которых цветные точки под веками Ларссона стали ярче. Из пересохшего горла едва не вырвался крик, когда бедро Эванс задело его.

– Замри! – скомандовал Адам, буквально приковав ее на месте одним словом, и только потом понял, что напугал ее ещё сильнее. – Тише, – он осторожно выпустил ее пальцы из своих, приподнимаясь на руках по обе стороны от девушки.

– Дай мне минутку, – сказал он, коснувшись губами покрытого испариной лба. Тяжело выдохнув весь воздух из легких, чтобы затем втянуть назад циановый дурман, пытался он успокоить разгоряченное желанием тело.

– Я ничего тебе не сделаю, просто не двигайся сейчас, – аккуратно обняв девушку, Адам отстранился и окончательно взял себя в руки.

– Простите, – чуть слышно сквозь шум двух колотившихся сердец сказала она на выдохе.

Прислонившись лбом к ее, Адам слушал ее искренние извинения, сам едва ли не хохоча в голос от абсурдности происходящего. Руки девушки попытались выскользнуть, но он удерживал их на месте. «За что ты просишь простить тебя? Ты ничего не сделала», – думал он с пониманием и горечью, но ей этого, конечно, не сказал.

– Все в порядке, – Ларссон хотел придать своему голосу бесстрастные интонации, но все равно слова прозвучало резко. Затем только короткий кивок, и он падает рядом на спину, не выпуская Эванс из объятий. Она спрятала лицо у него на груди и не спешила смотреть Ларссону в глаза.

ПТСР не исчезает по щелчку пальцев, паранойя не появляется на пустом месте. Им бы соседние палаты в Санспринге, но Хейз и об этом предусмотрительно позаботился. Казалось бы, все понятно и просто, закрыть глаза и отдаться во власть ощущениям, без сомнения, желанных для обоих. Но переступить через свою человеческую ипостась, уже сама Костлявая не осилила. Она еще здесь, в одной реальности, времени и пространстве рядом с ним. Живая и настоящая. Ее сердце бьется, душа не окончательно очерствела. Она может быть реальной, насколько это возможно в сложившихся для них обстоятельствах, нужно лишь найти дорогу назад и пройти ее по волчьей тропе. Стать обычным человеком со всеми достоинствами и недостатками вместо бездушной адской фурии, вырывавшей человеческие души из тел.

– Нет, не в порядке, – и по голосу ясно, что она уже давно со всем смирилась.

Нужно лишь переступить грань, чтобы снова стать собой, а не затаившимся хищником перед решающим броском. Грань настолько тонкую, что даже Адам ее не переступал. И повторись все сейчас, как и в ее прошлый раз, Мрачный Жнец явит себя миру. От душ до тел расстояние очень короткое. От помыслов к действиям оно еще меньше. У нее не было никакой гарантии его безопасности, останься между ними хоть какой-либо намек на давление с его стороны. Шаг за грань и ее рука не дрогнет, благо, что он это понимал. Понимал, что надави он чуть сильнее, и абсолютно серое станет слишком черным. Живое и человеческое рассыплется пеплом в его руках, уносимое прочь от мира живых холодным северным ветром.

– Совсем не в порядке, – продолжила она, и отрицать это было бы глупо, а губы начинают путь по его шее до ключицы.

Приподнявшись на локтях, и осторожно, едва заметно он отодвинулся от нее назад. Вот только ему это никак не помогло. От ее поцелуев становится только хуже. Адам хватает ее за плечи, не зная прижать или отпустить. Так и не выбрав, как ему поступить он поднялся на руках, а она только этого и ждала, следуя за ним.

– Эванс, – чуть слышно зовет он ее, и будто чуть здесь лишнее, когда она прикусывает кожу на его груди, и снова целуя. Шумно выдыхает, когда влажная дорожка спускается ниже на его живот, и он закусывает губу до боли, чтобы не дать ей услышать свой голос в тихом стоне, застрявшем в горле.

– Стой, – должно было звучать как приказ, четко и резко, но звучит с мольбой и нехотя, да так, что Адам сам себе не верит.

Последний раз, когда они виделись, до него очередь так и не дошла, а он, черт возьми, ни хрена не железный, и все еще человек. Она словно издевается, проверяет, испытывает, ведь никогда такого не было и вот опять. Проводит языком по животу, и цветные точки пляшут под плотно зажатыми веками. Казалось бы, зачем их стоило закрывать? Здесь и так темнее темного, а он будто пытается спрятаться от того, чего сам желает.