Гай Мэннеринг

– Послушай, милая, – сказал Бертрам, – я нисколько не сомневаюсь ни в твоей верности, ни в расположении ко мне, ты их уже доказала. Но надо, чтобы и ты мне доверяла.

Куда ты ведешь нас?

– На это есть один только ответ, Генри Бертрам, – сказала сивилла. – Я поклялась, что язык мой ничего не вымолвит, но я не клялась, что палец никогда не покажет. Иди туда и счастье свое найдешь, а вернешься – так потеряешь.

Вот и весь сказ.

– Иди тогда вперед, и я больше ни о чем не спрашиваю,

– ответил Бертрам.

Они спустились в лощину в том самом месте, где Мэг

Меррилиз последний раз рассталась с Бертрамом. Она постояла под той высокой скалой, с которой он в то утро смотрел, как хоронили мертвеца, и топнула ногой о землю; как эту землю ни старались сровнять, видно было, что насыпана она совсем недавно.

– Тут вот зарыт один, – сказала она. – Скоро он, может, и еще кого дождется.

Потом она пошла вдоль ручья, пока не добралась до разрушенных хижин. Там она остановилась и, поглядев с каким-то особым вниманием и участием на одну из крыш, которая все еще держалась, сказала уже менее бессвязно, но все так же торжественно:

– Видишь ты эти черные развалины? На этом месте сорок лет мой котел кипел. Здесь я двенадцать детей, сыновей и дочерей, родила. Где же они все теперь? Где те листья, что украшали этот старый ясень в Мартинов день?

Западный ветер их все развеял. Так он сорвал и унес все мои листья. Видишь эту иву? Теперь от нее один только гнилой пень остался. А сколько раз я под ней летними вечерами сиживала, она свешивала тогда свои густые пряди, а под ней журчала вода. Да, я здесь сидела и (тут она повысила голос) тебя на коленях держала, тебя, Генри Бертрам, и пела тебе песню о старых баронах и об их кровавых распрях. Никогда больше эта ива не зазеленеет, а Мэг

Меррилиз никогда не запоет песню, ни радостную, ни печальную. Но ты ведь ее не забудешь, правда? Ты починишь эту ветхую крышу. И пусть живет тут человек добрый, такой, что не побоится выходцев из другого мира. Потому… коли точно мертвецы перед живыми являются, я сама, когда косточки мои в земле будут, не раз еще сюда загляну.

Дикий, граничащий с безумием пафос, с которым она произносила эти слова, протянув вперед свою обнаженную правую руку, тогда как левая была согнута и спрятана под темно-красным плащом, был достоин нашей знаменитой

Сиддонс311.

– А теперь, – сказала она прежним отрывистым, суровым и торопливым голосом, – к делу, к делу!

Она взошла на скалу, на которой стояла Дернклюнская башня, вытащила из кармана большой ключ и открыла дверь. На этот раз все внутри было прибрано.

– Я тут все приготовила, – сказала она. – Может быть, еще до ночи здесь уже лежать буду. Мало кто сюда придет с телом Мэг проститься, многие из наших осудят меня за то, что я сделаю, а сделать это я должна!

Она указала на стол, на котором лежало вареное мясо, приготовленное аккуратнее, чем можно было ожидать, зная привычки Мэг.

– Садись и ешь, – сказала она. – Ешь, к ночи все пригодится.

Бертрам из учтивости съел кусок или два, а Динмонт, на аппетит которого не повлияли ни изумление, ни страх, ни съеденный утром завтрак, сел за стол и начал уплетать мясо за обе щеки. Потом она налила каждому по стакану водки.

Бертрам добавил в свой стакан воды, а Динмонт выпил водку неразбавленной.

– А ты-то сама, бабушка, разве ничего есть не будешь? –

спросил Динмонт.

– Мне этого уже не надо, – ответила их таинственная

311 Сиддонс Сара (1755 – 1831) – знаменитая английская актриса, исполнительница шекспировских ролей.

хозяйка. – А теперь, сказала она, – я вам оружие найду. С

голыми руками туда идти нельзя. Но, смотрите, будьте с ним осторожны, заберите человека живым, и пусть им закон займется. . Перед смертью он все сказать должен.

– Кого это надо взять? И кто должен все сказать? –

спросил изумленный Бертрам, получив от нее пару пистолетов и убедившись, что они заряжены.

– Кремни хороши, и порох сухой, – сказала она, – в этом-то я толк знаю.

Потом, ничего не ответив Бертраму, она вооружила

Динмонта большим пистолетом; затем вытащила из угла целую связку дубин довольно подозрительного вида и велела каждому из них выбрать себе по одной. Бертрам взял толстую сучковатую палку, а Дэнди, тот выбрал настоящую палицу: такая была бы под стать самому Геркулесу.

После этого все трое вышли из хижины. Бертрам успел только шепнуть фермеру:

– Тут что-то непонятное творится. Но оружие пускать в ход не следует, если только крайней нужды не будет.

Следите за мной и поступайте точно так же, как я.

Динмонт кивнул головой в знак согласия, и они снова зашагали за цыганкой по твердой земле, по залежам, по болотам. Она привела их в Уорохский лес той самой тропинкой, по которой скакал в Дернклю Элленгауэн, отыскивая сына в тот роковой вечер, когда был убит Кеннеди.

Когда они дошли до леса, где холодный морской ветер глухо завывал среди деревьев, Мэг Меррилиз на мгновение остановилась, как будто вспоминая дорогу.