Футарк. Третий атт

надеяться, мне удастся отыскать какую-нибудь редкость.

— Удачи, - не без иронии пожелал Гонсалес. - Оружие при вас, я надеюсь? Будьте

осторожнее: Стрелка вчера видели в окрестностях Кампочиты. Видно,

присматривается, где ловчее напасть на обоз.

— Уже известно, когда он отправится?

— Конечно. Завтра рано поутру. Сами понимаете, - он усмехнулся, - слухом земля

полнится.

— Еще как понимаю, - вздохнул я. - В таком случае, до завтра, сеньор!

— Увидимся, - ответил Гонсалес и поехал прочь. Вооруженные полицейские

направились за ним.

— Эх, вот так конь у него! - вздохнул Диего, проводив его взглядом. - Конюхи

сказали, сеньор Гонсалес выписал его чуть ли не из Андалузии! Правда, хорош,

сеньор?

— Да, редкой красоты животное, - согласился я.

Под седлом у Гонсалеса был вороной жеребец, похоже, в самом деле андалузской

породы: очень уж характерный силуэт. Я не слишком хорошо разбираюсь в лошадях,

но у лорда Блумберри имелся гнедой андалузец, а общаясь с этим в высшей

степени достойным господином, трудно не запомнить хоть что-то из его историй о

лошадях. Словом, вороной Гонсалеса, судя по компактности корпуса, широкой

груди, чуть приподнятому крупу, коротковатой на первый взгляд шее, роскошной

гриве и хвосту, особой грации движений, свойственной испанским лошадям, был

если не чистокровным, так уж полукровным точно.

— Ваш тоже неплох, - утешил Диего. - Но, конечно, породу сразу видать... У

сеньора Гонсалеса на конюшне лошади как на подбор, редкой красоты.

— Ну, мне не в параде участвовать, - хмыкнул я и потрепал серого мерина по шее. -

Едем! Не то возвращаться будем по самой жаре...

До бывшей асьенды Смитессона мы добрались довольно быстро: этот ушлый тип

устроился совсем рядом с Кампочитой.

Оставив Диего с животными, я отправился бродить по когда-то роскошному, а

теперь совсем выгоревшему саду. Должно быть, тут цвели розы, георгины и

бархатцы, радовали взгляд яркими красками пуансеттия и космея, особенно

красивые на фоне самшитовой живой изгороди... Увы, выжили лишь опунции!

Декоративный прудик высох, только емкости на дне говорили о том, что когда-то в

нем обитали водные растения. Может быть, кувшинки, может, что-то еще...

Печальное это было зрелище! При виде же того, что осталось от теплиц, сердце

мое буквально облилось кровью.

Еще недавно прекрасные сооружения — Смитессон отстроил оранжереи с

размахом, который мне и не снился, - превратились в обломки рам и каркасов,

перемешанных с грудами битого стекла, которые нестерпимо сверкали на солнце. Я

прошелся по тропинке, что шла посредине самой большой оранжереи — стекло

хрустело под ногами, - но не нашел ничего, только расшвырянные битые горшки и

мумифицированные растения. Даже стойкие суккуленты не выдержали долгой

засухи. Вдобавок зимой тут довольно холодно, а не все из них переносят перепады

температур... Одним словом, это было гигантское кладбище, и мне оставалось

только снять шляпу и вознести молитву священному солнечному кактусу и прочим

богам-кактусам, чтобы позаботились о погибших и поместили их в небесный сад, где

всем достанет и света, и тени, и тепла, и влаги, каждому по потребностям...

Поняв, что замечтался, а солнце пригревает мне макушку, я нахлобучил сомбреро

и поплелся обратно, отшвыривая мыском сапога крупные осколки стекла. Вдруг один

из них блеснул на солнце особенно ярко, чуть не ослепив меня. Я проморгался,

присмотрелся — мне почудилось что-то красное в куче черепков.

Я не поленился подойти поближе и...

— Вот ты какой, цветочек аленький! - выговорил я с искренним восторгом и

принялся разбрасывать мусор.

Чудо, но под завалами черепков маленький кактус — это была Parodia nivosa, вся в

нежных белых колючках, правда что "снежная"! - не только выжил, он расцвел из

последних сил. Спасло его, по всей видимости, то, что горшочек упал набок, но не

разбился совсем, а сверху его засыпало черепками, которые худо-бедно прикрывали

несчастное растение от палящего солнца.

— Ну, будем считать, что я проехался не зря, - сказал я вслух, осторожно поднимая

добычу. Красный цветок согласно покивал в ответ.

Я на всякий случай еще прошелся вокруг, вороша осколки и прочий мусор, но

ничего больше не нашел. Пародия снежная оказалась единственной выжившей...

В гостиницу я возвращался с триумфом и кактусом, прижатым к груди. (От горшка

пришлось избавиться: под ним оказался муравейник, в грунте кусачих злющих

муравьев тоже было предостаточно. Чудо, что они не уничтожили несчастную

малютку Николь — так я решил назвать новообретенный кактус.)

Теперь меня провожали еще более долгими взглядами и, по-моему, шушукались у

меня за спиной: мол, и кактус этого гринго не колет, и видит он невидимое, и умеет