Функция: вы

Когда он разворачивается, Ариадна смотрит в профиль, неподвижным зрачком в полумесяце серебряной радужки. Наверное. Хольд не уверен. Через секунду ему уже кажется, что это блик.

– Что? – наугад бросает он.

– Ничего. – Блик исчезает. – Просто как я говорила бы с ним о тебе, если бы его сбил грузовик?

Хольд уязвлен. Ему кажется, что следующее умозаключение Ариадны обрушит метеорит на его негостеприимный, защищенный колючей проволокой дом, в подвале которого на привязи стенают самые-настоящие-чувства. Раздраженный, он тянется к ее сигарете. Ариадна отдергивает руку и уворачивается. Хольд хватает ее за куртку на локте. Она дергается, перехватывает сигарету второй рукой и сует в рот так, будто хочет съесть.

– Я завел бы сувенирные полки, – фыркает Хольд. – У мансарды. Для урны с его прахом.

– Я не разговаривала бы с ним там, – выдыхает Ариадна. – Ты подслушивал бы под дверью.

– Очень нужно. – Хольд отпускает ее локоть, но не отстраняется.

Она тоже.

Он смотрит, как Ариадна курит в сторону короткими, дергаными выдохами, как ребенок, которого вот-вот запалят. Хольда это неимоверно бесит. Разве великий, с которым Ариадна провела целых полгода (на которого даже успела пошпионить, строя из себя тихую помощницу по инвентаризации для атласа), не должен был научить ее курить нормально? Сам-то он делает это как главный экспонат на выставке, посвященной неоспоримым преимуществам смерти от рака горла.

– Не злись, – говорит Ариадна. – Все в прошлом. Мы оба неинтересны ему.

– Мы? – Хольд замуровывает дверь в подвал до прибытия пожарных, службы государственной безопасности и метеоритологов. – Оба?

– Хорошо, – покорно соглашается она. – Только ты. Он никогда не воспринимал меня всерьез.

Хольд смотрит в сторону. Он пытается придумать гадость, потому что на хрен Стефана, он свихнется, если продолжит о нем столько говорить, но Ариадна его опережает:

– Зато теперь мы в одной команде. Правда?

Подвал замурован. Издалека катится звук пожарных сирен. Хольд в последний раз обходит затянутые проволокой домовладения и вдруг замечает трещину в фундаменте дома. Из трещины доносятся мольбы самых-настоящих-чувств. Они предназначены для чутких и бдительных спасателей, что прибудут с минуту на минуту. Хольд в ужасе. Он не знает, что с этим делать. Он прикрывает трещину портретом своей первой собаки, заглушая страдальческие голоса, и сухо говорит:

– Да упокоит система его дерьмовый характер.

Выворачивая ногу, Ариадна плющит окурок о сбитый каблук сапога.

– Аминь.

Хольд клянется, что однажды швырнет эти сапоги в помойку.

* * *

Вероятность: девяносто семь процентов.

В пентхаусе с гобеленами, на столике, лежат два серых листа. Картинка на них, в переконтрасте, испещрена чернильным зерном. Только так на ксерокопии можно разглядеть текст – сорок восемь рукописных строчек. Шесть из них, образуя столбец, перечисляют имена.

Облаченная в юную девушку с русыми волосами, госпожа-старший-председатель поднимает взгляд. Минотавр, как обычно, в черном.

– Невозможно просчитать так далеко и точно, – говорит он. – Слишком много нерожденных переменных.

– Не скромничайте в выводах, – шелестит функция. – Вам ведомо происхождение этого письма.

– А вам?

Текст написан на среднефранцузском. Она знает его отменно. Ему не нужно знать, чтобы понимать.

– Поверхностно… Но, как я вижу, вы не соизволите просветить меня.

– Это не входило в условия соглашения.

Минотавр держится так, будто это его пентхаус. Он больше не та функция, на которую она ставила; он лучше. Он не сомневается. Госпожа-старший-председатель завидует Дедалу – той выдохшейся, архаической стороне его, что когда-то без жалости делала их частью себя. Она тоже хотела бы присвоить этот разум.

– Не буду настаивать. Успокойте в другом: вы и я, вы и система… мы с лабиринтом – на одной стороне?

– Я перед вами, – отвечает Минотавр. – Одно имя можете вычеркивать. Что до остальных пяти… они мне незнакомы. В моем лабиринте никого из них нет. От других я еще жду информацию.

– Когда она появятся…

– Я сообщу. Не более.

– Ваше благоразумие превосходит мои ожидания.

– Вашим ожиданиям не хватает воображения.

Он поднимается, чтобы уйти. Она провожает его скудные мыслеобразы до лифта. Ей редко удается извлечь из Минотавра что-то без слов – рядом с ней он умеет не чувствовать, не думать, – однако сейчас она видит его отшвартовывающееся от тела эго, цельное в своей рассыпчатости, и то, как Минотавр проверяет местоположение каждого из тех, кого обязан защищать. Он делает это не потому, что не доверяет им, как было бы раньше. Он больше не способен этого не делать.

Еще пара месяцев, и местоимение я из личного для него станет указательным. Тогда с вероятностью в семьдесят восемь процентов наступит время нового соглашения. В нем будет упомянуто имя Хольда Ооскведера – самого недооцененного Дедалова актива, а пока…

– Четвертая искра. Вы поняли, где она?

– Да. – Минотавр отжимает кнопку вызова. – Пусть там и остается.

– А она? Вы видели ее?

Он молчит.

– Какая она?

– Мертвая. Но вы и сами знаете. Они все мертвы.

– К наилучшему из исходов.