Форрест Гамп

Дэн передал мне это письмо, но оно выскользнуло у меня из пальцев и упало на пол, а я стоял как столб, и впервые в жизни мне по-настоящему открылось, что значит быть идиотом.

21

Короче, я после того случая чуствовал себя последним ничтожеством.

Мы с Дэном заночевали в квартире, а на утро принялись собирать свои манатки, посколько в Индианаполисе нам больше нечего было ловить. А Дэн подходит ко мне и говорит:

— Форрест, вот деньги, бери. — И протягивает две тыщи, полученные от Майка за мое порожение.

— Мне, — говорю, — без надобности.

— Нет, ты все же возьми, — говорит Дэн, — ведь у нас больше ничего нет.

— Оставь, — говорю, — себе.

— Хотя бы половину возьми, — упёрствует он. — В дороге деньги лишними не будут. Хотя бы нормально до места доберешься.

— А ты, — спрашиваю, — разве со мной не поедешь?

— К сожалению, нет, Форрест, — отвечает он. — Я и так тебя подвел. Этой ночью даже глаз не сомкнул — все думал: ведь это я уболтал тебя поставить на кон все наши деньги, я убеждал тебя бороца дальше, хотя ежу было ясно, что Дженни вот-вот уйдет. А что Професор тебя вышиб, так твоей вины в этом нет. Ты был на высоте. Виноват я один. Я теперь балласт.

— Погоди, Дэн, — говорю ему, — твоей вины здесь тоже нету. Если б я не загордился, что стал Дундуком, и не принял бы за чистую монету всю фигню, какую слышал в свой адрес, то и не остался бы на бобах — вот с чего надо начинать.

— Что уж теперь, — говорит Дэн. — Я просто не имею права тебе навязываца. Тебя нынче ждут дела поважнее. Вот ими и займись. А обо мне забудь. Я — балласт.

Вобщем, долго мы с Дэном беседовали, но переубедить его мне не удалось, прошло еще не много времени, собрал он свои пожитки, я снес его вниз по леснице и на прощанье стал смотреть, как он катит по тротуару на своей низкой телешке, держа на коленях узелок с одеждой и скудным имуществом.

А я пошел на автобусный вокзал и взял билет до Мобайла. Ехать прецтояло двое суток, через Луисвилл до Нэшвилла, дальше до Бирмингема и оттуда уже в Мобайл. И я как последний идиот потащился на автобусе.

Луисвилл миновали ночью, а на другой день остановились в Нэшвилле — пересадку делать. До нее оставалось битых три часа. Ну, думаю, хоть по городу прошвырнусь. Купил будьтеброт, холодный чай — и пошел. Иду по улице и вижу перед какой-то гостиницей здоровенный щит: «Привет участникам гроссмейстерского шахматного турнира».

Меня любопытство разобрало — как никак я и сам в джунглях с Большим Сэмом в шахматы не редко играл, ну и завернул в эту гостиницу. Турнир проводился в анкетном зале, зрителей собралась туча, а над входом вывеска: «Вход 5 долларов», но я деньгами сорить не мог, посмотрел не много из дверей, а потом, вернувшись в лоби, присел на стул.

На против меня какой-то сухонький старикашка устроился. Весь из себя не приветливый, костюм на нем черный, в пятнах, но зато галстук бабочка, а на столике шахматная доска.

Ну, я сижу себе спокойно, а старичок время от времени фигуры двигает, и вскоре до меня дошло: он же сам с собой играет. Я прикинул, что у меня до автобуса время еще есть, больше часа, и спрашиваю: мол, не желаете ли с кем-нибудь другим партейку сыграть? Он на меня зыркнул, ничего не сказал и снова уставился на доску.

Время идет, и я замечаю, что старый уже с полчаса изучает позицию, а потом береца за белого офицера, переставляет на черную клетку номер семь и вот-вот руку отпустит, ну тут уж я не выдержал и говорю:

— Постойте.

Старый аж подскочил, будто ему кнопка в зад вонзилась, и на меня вытаращился.

— Этим ходом, — обьесняю ему, — вы коня открываете, а дальше королева окажеца под угрозой — и вам капец.

Смотрит он на доску, но офицера не отпускает, потом возвращает его на прежнее место и говорит:

— Не исключено.

И опять доску глазами сверлит, а я чуствую, что время поджимает, мне ведь на автобус пора, встаю, значит, а старичок такой:

— Должен извиница: комментарий ваш был весьма дальновидным.

Я киваю, а он продолжает:

— У вас, я вижу, есть игровой опыт, не уходите, давайте закончим эту партию вместе, а? Прямо с этой позиции продолжим, ваши — белые.

— Не могу, — отвечаю, — я на автобус тороплюсь.

Он мне покивал, вроде даже честь отдал — и я поспешил на автовокзал.

Прибегаю, а мой автобус, черт его дери, уже уехал и до завтра другого не будет. Вечно у меня какой-нибудь облом. Ну, как-то надо день убить, повернул я на зад к гостинице, старичок никуда не делся, играет сам с собой и типо выигрывает. Жестом приглашает меня садица. Позиция у белых, прямо скажем, аховая, половины пешек нету, офицер один, туры вобще ни одной, и королева вот-вот откроеца.

Чуть ли не час выравнивал я это положение, а старый при каждом моем удачном ходе что-то бубнил и головой качал. В конце концов решился я пожертвовать пешку. Старичок повелся и через три хода получил шах.

— Вот дьявольщина, — говорит. — Признайтесь, вы кто?

Я назвался, а он такой:

— Нет-нет, я не о том. Вы в каких турнирах участвовали? Что-то я вас не узнаю.

Пришлось обьеснить, что играть я насобачился в Новой Гвинее, а он и говорит: