Читаем Форпост в степи полностью

Насильно влитое большое количество водки обрушилось на голову Архипа, как удар дубины: все замелькало, закружилось перед глазами. Улыбающееся лицо японца то уплывало куда–то, то вдруг приближалось вплотную к его лицу.

Что происходило дальше, он помнил смутно и без всякой логической последовательности. Запечатлелись лишь отдельные моменты.

Архип помнил, как похитившие его разбойники разложили костер в лесу у родника. Один из них грубо пнул его, а сидевший

рядом с ним Нага вздрогнул, гневно свел брови и что–то сказал разбойнику, которого назвал Калык. Калык ударил обидчика кузнеца в бок. Потом разбойники окружили Архипа, и Калык с противной улыбкой одной рукой зажал ему нос, а второй поднес к его рту бутыль с водкой.

Далее в памяти наступил провал. Затем перед глазами закрутилась разноцветная карусель. Она крутилась все быстрее и быстрее: лица разбойников слились в одно пятно, голоса — в общий гул.

Еще один провал. Как он очутился в постели, Архип не помнил. Он лежал на мягких подушках и смотрел в потолок, который то поднимался, то опускался над ним. Голова раскалывалась. Архип чувствовал сильную слабость и смертельную усталость. Боль в голове все усиливалась: его тошнило. На душе было мерзко.

К его постели кто–то подошел. Женщина. Превозмогая головную боль, он посмотрел на нее и… едва не подпрыгнул. Перед ним стояла и мило улыбалась его бывшая госпожа, его бывшая хозяйка и любовница — ЧЕРТОВКА! Нет, это не она. Та была другая! Рана заломила в груди, а душа заныла. И все же это была она… Развратная графиня Анна Артемьева!

На Чертовке платье из черного бархата. Шея, плечи, грудь и руки обнажены настолько, насколько только позволяла мода того времени. В красоте Чертовки, в ее сегодняшнем туалете, как и всегда, было что–то кричащее, даже откровенно неприличное.

Женщина стояла у кровати. В руках она держала поднос с едой, рассолом и водкой. Глаза ее дерзко–смело, с каким–то откровенным зазывом смотрели на Архипа. Яркая белизна плеч, рук, груди, высокий рост и гибкость осиной талии, подчеркнутые ее платьем, выделили бы ее из числа многих других красавиц.

Архип чувствовал ее влечение к нему и по тому, как она смотрела на него беспокойно — жадными, просящими глазами, и как, дотрагиваясь до его руки, дрожали ее пальцы, но воспоминания о днях прошедших не только не доставляли ему радости, а вызывали чувство стыда за все, что происходило тогда, в имении.

Архип закрыл глаза и облизнул губы. Он был разбит, испытывал мучительную головную боль и тошноту, выглядел таким бледным и жалким, что от одного только вида водки на подносе у Чертовки пришел в ужас:

— Чтоб я еще хоть раз лизнул эту отраву…

— Архипушка, любимый, — прошептала страстно Чертовка, — ты выпей, и боль как рукой снимет!

— Не могу, — с таким отвращением сказал Архип, что женщина ушла и тут же вернулась с чашкой горячего чая.

— От чаю, надеюсь, не откажешься?

— И он в нутро не полезет.

Чертовка осторожно присела на стул у изголовья.

— Мне тебя послал сам Бог, Архипушка, — ласково проговорила она. — Бог наградил меня за то, что я тебя так долго искала. А ты в него веришь?

— А я, видимо, страшно провинился перед Господом, раз он позволил тебе найти меня, — сокрушенно вздохнул, отвечая, Архип.

— А я теперь верю в Бога и благодарю его за помощь! — женщина лукаво посмотрела на смутившегося, даже как будто испугавшегося Архипа и, чуть помолчав, добавила: — Теперь я никогда не отпущу тебя от себя. Теперь мы связаны навеки, любимый мой Архипушка!

<p><strong>33</strong></p>

Воскресным утром по дороге к Оренбургу ехал на вороном коне хорошо одетый господин. И конь, и всадник явно притомились в пути. Конь, понурив голову, устало переступал ногами, всадник о чем–то замечтался.

Мужчина был высок и недурно сложен. Ноги и руки у него большие, но широкие плечи и грудь скрадывали этот недостаток. Лицо волевое и выразительное. Волосы волнистые и черные, как уголь. Бакенбард он не носил, а напротив, был чисто выбрит. Лоб высок и широк, но тяжеловат. Красиво очерченный рот, тонкие губы, орлиный нос. А его темно–карие глаза так и сверкали отвагой и удалью.

Доехав до северных ворот, он остановился, привстал в седле и оглянулся.

— Что утерял, барин? — спросил его караульный, лениво дремавший на солнышке у охранной будки.

— Слуга поотстал, — ответил всадник. — Если появится и спросит графа Артемьева, то направьте его в кабак. Я разыщу его там.

— Добро пожаловать в город, ваша светлость, — поприветствовал его казак. — О слуге не беспокойся, ваш наказ ему передам.

— Держи вот, промочи горло. — Граф швырнул ему серебряный рубль и, вздыбив коня, стрелой влетел в городские ворота.

Проскакав по городским улицам, он через некоторое время осадил коня у гостиного двора. Поглаживая гриву животного, граф обратился к прохожему:

— Подскажи мне, милейший, где здесь у вас ратуша?

— А вона она, — указал тот пальцем.

— А здесь что у вас?

— Здесь ярморка.

В эту минуту грянул залп нескольких орудий. Артемьев и все еще стоявший рядом мужчина подняли головы вверх.

— Что это? — спросил граф удивленно. — Праздник сегодня какой, что ли?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза