Читаем Форпост в степи полностью

Работая кузнецом, Архип сильно раздался в плечах. Он отличался устойчивостью на ногах и ловкостью. Глядя на подготовку Наги к драке, он побледнел, но глаза его пылали непреклонной решимостью и верой в свои силы: «Только бы выстоять первый удар, а там!..»

Пришедшие вместе с японцем люди выстроились с факелами вдоль стены. Их хмурые лица говорили, что они готовы в любую минуту ввязаться в драку.

Был у Архипа неотразимый, коронный прием, усвоенный еще в юности: замахнувшись правой рукой, левой нанести сокрушительно сильный удар противнику в подбородок.

Но получилось все иначе. В разгар первой сшибки, когда выстоявший Архип с рассеченной губой нанес мощный удар японцу в скулу и, перейдя в решительное наступление, начал теснить его к двери, японец неожиданно принял непонятную стойку, пронзительно взвизгнул и ударом ноги в грудь скосил Архипа, отлетевшего на кровать.

Разбойники тут же связали кузнецу руки и ноги и поставили его перед Нагой.

— Вот и все, — ухмыльнулся тот, слизнув кровь с разбитой губы, — в путь пора.

— Я не поеду, — отчаянно замотал головой Архип, изнемогая от боли в груди.

— Мы тебя все равно увезем.

Нага посмотрел на разбойников и приказал:

— Картавый, ну–ка встань с ним рядом.

Один из разбойников послушно встал по правую сторону от Архипа.

— Похож, чтоб мне сдохнуть. Верно, остолопы?

— Похож, похож, — поддержали разбойники.

— И ростом, и плечами, — продолжал осмотр Нага.

— Вот и я про то говорю.

Нага выхватил пистолет и выстрелил в грудь Картавого. Даже не охнув, убитый разбойник рухнул на пол. Остальные умолкли и замерли на месте.

— Чего пялитесь, крохоборы? — рявкнул японец. — Хватайте кузнеца и волоките его в телегу.

Он подошел к телу Картавого и пнул его:

— Калык, этого разуйте и положите на кровать. Как мы отъедем от двора, подожжешь и дом, и кузницу!

Архипа вынесли из избы за ворота и уложили на дно телеги. Сверху его завалили овечьими шкурами.

— А теперь трогай! — приказал вскочивший на коня японец, и, скрипя колесами, телега тронулась в путь.

* * *

Служанка привела девочку. Ей было восемь лет, и она не походила на Жаклин. Ее большие глаза и волосы были черными. Смуглая кожа говорила о том, что в ее жилах течет южная кровь. Одета она была как иностранка и так экстравагантно, как только можно одеть ребенка. На ручках сверкали браслеты, волосы заплетены разноцветными ленточками, на ножках красовались белые туфельки с невысокими каблучками. Ее платье слагалось из бесчисленных оборок и рюше- чек, юбка топорщилась так, словно ее нарочно старались поставить торчком, и не закрывала колен, но это возмещалось широкими панталончиками, сшитыми, по–видимому, из одних кружев; наряд довершали розовые шелковые чулочки.

— Марианна, любовь моя, — сказала Жаклин, — подойди к своей мамочке. Я расскажу тебе о чудесном празднике, на котором только что побывала.

Девочка подставила щечку для поцелуя. Жаклин ее поцеловала и начала рассказывать о бале. Но голова Жаклин была занята другим. Она старательно обдумывала, как уберечь девочку, но ничего стоящего в голову не приходило.

И где у этого чертова француза душа? Где его разум? Марианна — это розочка, это голубка, которой гордились бы и ангелы. Неужели у этого монстра сможет подняться рука, чтобы хладнокровно убить ее? А она сама? Смогла бы она безжалостно убить этого ангелочка? Наверное, смогла бы, если…

В этот момент к подъезду гостиницы подъехала телега. Марианна поспешила к окну.

— Назад! — не своим голосом закричала Жаклин. — Плохая девчонка, я же запретила тебе подходить к окну!

— Что случилось? — в комнату забежала перепуганная служанка.

— Уведи ее, — распорядилась Жаклин, осуждающе посмотрев на девочку.

Несколько минут спустя дверь распахнулась, и в комнату вошел Нага, за ним свирепого вида кайсак с большим мешком в руках.

Нага поприветствовал Жаклин легким поклоном.

— Вот, госпожа, получите. Доставили, как я и обещал!

Кайсак положил мешок на пол и, повинуясь знаку Наги, вышел

в коридор, закрыв за собою дверь.

Смеясь и плача, Жаклин склонилась над мешком и попыталась его развязать. Но ее нежные пальчики не смогли справиться с грубым сыромятным ремнем, которым он был завязан.

— Позволь я помогу, госпожа.

Нага присел рядом, достал нож и перерезал ремень. После этого он резко сдернул мешок, и Жаклин увидела съежившегося в комок человека.

— Что с ним? — обеспокоенно спросила она у Наги.

— Ничего особенного, госпожа, — ответил тот. — Мы его просто напоили водкой, чтобы он не помешал нам проехать тихо через пикеты.

— Разумно, — облегченно вздохнув, похвалила Жаклин. — А теперь оставь нас! Ты сделал свое дело, получил плату и сейчас можешь отдохнуть.

Нага вышел. Жаклин нежно провела ладонью по голове Архипа и, склонившись, запечатлела на его лбу страстный поцелуй.

— Вот я тебя и нашла, — прошептала она. — Мерзавец, отравивший мое счастье и загубивший жизнь! Лежи теперь у моих ног. Как только очухаешься, я займусь тобой…

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза