В свой бинокль стоящий на мостике Ледьюк наблюдал, как вставали водяные столбы между шлюпками; он видел, как запарил, а потом взорвался катер, как люди выпрыгивали из в воду и брели к берегу. Чёртовы русские оказались хитрее, чем ожидал адмирал Ольри: продольный огонь митральез с замаскированной береговой батареи (и где только они взяли орудия, неужели с затопленного «Пэнгвэна»?) подчистую выкосил первые ряды легионеров. Но их было много, слишком много, и наводчики не успевали разворачивать митральезы, заряжающие не успевали заполнять патронные короба — и вот уже первые преодолели пенную полосу прибоя и, выставив вперёд штыки, бросились в атаку. Батарейцы не приняли предложенного боя — отхлынули и, спотыкаясь на песке, кинулись в отступ.
Капитан разглядел, как высокий легионер — уж не тот ли, Фанфан-Тюльпан? — догнал русского; тот, чувствуя за спиной настигающего врага, повернулся, взмахнул перехваченной за ствол винтовкой — и повалился на спину от удара в грудь. Легионер заученным движением выдернул штык, сделал шаг назад… и сам покатился на песок, получив пулю из револьвера от другого русского. Тот сделал ещё несколько выстрелов по подбегающим солдатам, подхватил раненого товарища и потащил, сгибаясь под тяжестью недвижного тела — а навстречу ему из-за песчаной гряды уже щёлкали ружейные выстрелы, а подстреленный 'Фанфан-Тюльпан (или это всё же кто-то другой?) пополз назад, мучительно извиваясь всем телом, словно полураздавленный червяки.
Беглецы один за другим скрывались из виду, стрельба становилась всё чаще, скашивая вырвавшихся вперёд, и офицеры уже свистели в свои свистки, отзывая чересчур увлёкшихся назад чтобы, перестроившись, повторить атаку по всем правилам.
Позади с уткнувшихся в песок шлюпок по наскоро прилаженным дощатым сходням уже выкатывали две митральезы на высоких, тонких колёсах. В каждую впряглось по дюжине легионеров, и они с уханьем, увязая в песке, прокатили свои орудия десятка на два шагов, развернули и направили в сторону русских. Наводчики, спрятавшиеся за высокими щитками, припали к прицельным планкам, положили ладони на приводные рукояти. Офицер взмахнул саблей, и в винтовочный перестук вплелось тарахтенье — не гулкое, размеренное, как у «Гочкисов», а рассыпчатое, торопливое «
И действительно — выстрелы со стороны противника почти прекратились. Умолкли и митральезы, расстреляв все патроны. Вторые номера извлекли из казёнников пустые зарядные плиты (патроны в них были расположены в двадцати пяти каморах, по числу стволов), вставили новые, повернули запорные рукояти, и снова — «
А позади уже пел сигнальный рожок, заливались свистки офицеров. Солдаты торопливо выстраивались в две редкие шеренги, припадая в ожидании сигнала к атаке на одно колено — капитан ясно видел в бинокль частокол штыков, колышущийся над легионерскими кепи, украшенными серыми от пыли вуалями. «
[1] (фр.) дикие казаки
V
— Отходим к крепости! — крикнул Остелецкий. Он командовал отрядом, прикрывавшим отступление батарейцев и теперь, когда легионеры пошли в атаку, действовал по заранее намеченному плану.
По сигналу штабс-капитана составлявшие заслон стрелки, пригибаясь, кинулись назад; пули, выпущенные из митральез, цвиркали у них над головой, но задеть никого не задели — наводчики не видели отступающих, и те очереди, что не зарывались в гребень песчаной гряды, уходили выше, высекая фонтанчики пыли из камней стены. Другая группа стрелков тем временем занимала места в развалинах; для них этот обстрел представлял некоторую опасность, однако обошлось — двое задетых французскими пулями наскоро перетянули раны тряпицами и попрятались за уцелевшими зубцами стен, изготовив свои «крынки» к стрельбе. Из двух турецких орудий, заранее заряженных и установленных на стенах, уцелело одно, и казачки, назначенные в прислугу, спешно раздували фитиль и подколачивали кувалдой дубовые клинья, выставляя вертикальную наводку.