— Шевелись, чтоб вас в бога, в душу, через!.. — сорванным голосом орал Осадчий, размахивая для убедительности шашкой. Капли крови летели с клинка веером — Матвей видел, как унтер зарубил двоих легионеров, охранявших орудия, и ещё одного застрелил из револьвера. Как только взорвался камуфлет, и поле сражения затянуло плотным облаком пыли, Осадчий выскочил из окопа с воплем «Пошли, робята! Рубай их в песи, круши в хузары!», и с револьвером в одной руке и казачьей шашкой в другой повёл пластунов в атаку — в обход, вдоль кромки прибоя, на брошенную «береговую батарею» и вытащенные рядом с ними на песок шлюпки. Охрана здесь оказалась жиденькая — полдюжины легионеров, которых смяли с ходу, и сразу стали разворачивать орудия в противоположную сторону, на сушу. Матвей вместе с одним из пластунов принялся раскладывать по шлюпкам подрывные динамитные заряды — на этот раз никаких кислотных взрывателей, только обрезки огнепороводного шнура, рассчитанные на три минуты горения. Этого довольно — за три минуты они успеют дать залп по атакующим крепость легионерам, а уж там…
Со стороны моря прилетел пушечный рык — но не залпом, а вразнобой, торопливо. Видимо, спешка и подвела французов — наводчики с крейсера «Вольта», что стоял ближе других кораблей, ошиблись с прицелом, и фонтаны мутной, смешанной с пеной и песком воды выросли в воде, четверти кабельтова от кромки прибоя. Секунду спустя грохнули наконец обе скорострелки, протарахтели торопливо «Гочкисы» — всё, дело сделано!
— Отходим! — крикнул Осадчий. — Гимназист, взрывай к нехорошей маме орудия, и назад, сейчас накроют с кораблей!..
Митяй дрожащими от возбуждения руками запихивал последнюю динамитную шашку под казённик скорострелки, а из пыльного облака уже выбегали легионеры — один, два, десять, больше, больше… Рты раззявлены в беззвучных криках, на перепачканных кровью лицах — смесь ужаса и ярости, над головами болтается красно-зелёный флажок, превращённый каменной картечью в лохмотья. Некоторые бросили винтовки — один тащит повисшего на нём товарища, другой сам едва ковыляет, зажимая ладонью культю левой руки; офицер, пятится, нажимая раз за разом на спуск револьвера, в котором давно уже нет патронов, и бесполезная сабля свисает с запястья на перекрученном темляке.
Пластуны Осадчего ударили на отступающих без единого выстрела, вооружившись гандшпугами, трофейными винтовками с примкнутыми штыками, кинжалами-бебутами. Матвей выхватил револьвер и устроился, было, за станиной, уперев согнутую в локте руку для устойчивости прицела — но вовремя вспомнил о тлеющих фитилях и рыбкой нырнул за большой серый валун.
Амбаркация — так в книгах по военному делу именовалось возвращение десанта на свои корабли, — была в разгаре. Ледьюк видел, как наполненные людьми шлюпки одна за другой отваливали и одна за другой направлялись к кораблям. к кораблям. А на берегу ещё кипела рукопашная — легионеры, хоть и были напуганы, хоть и лишились командиров, но не желали складывать оружия. Вот ещё одна шлюпка отошла, ещё… слишком мало, чёртовы казаки взорвали не меньше половины — и теперь их обломки усеивают песок или покачиваются в полосе прибоя. В оставшиеся шлюпки легионеры набились, как кильки в банку — пока одни надрываются, налегая на вёсла, другие, сумевшие сохранить винтовки, ведут беспорядочную пальбу. Ледьюк быстро пересчитал шлюпки: даже с учётом того, что народу в них, по крайней мере, вдвое больше положенного, на берегу осталось не меньше полуроты — слишком большие потери для лёгкой прогулки, которую обещал адмирал Ольри.
На берегу наметилось какое-то осмысленное движение на позиции давешней «береговой батареи». Русские, понял Ледьюк. Сейчас они развернут уцелевшие пушки,– должно же там что-то уцелеть! — и легионерам в шлюпках станет совсем скверно.
— С «Примогэ» передали — весь огонь по линии берега! — крикнул сигнальщик. Капитан снова поднял бинокль к глазам — да, все уцелевшие шлюпки отошли, а значит, те, кто остался обречены. Что ж, верное, хотя и жестокое решение…