Февральский дождь

Я встретился глазами с Олегом. Это был тот взгляд, которым обычно обмениваются отец и жених. «А не прохиндей ли ты?» – спрашивал я. – «А не будете ли вы лезть в нашу жизнь?» – отвечал жених. – «Меня не проведешь, даже не мечтай!» – пригрозил я. – «Ох уж эта мне отцовская ревность!» – парировал Олег.

Вслух он сказал:

– Я очень люблю вашу дочь, Юрий Леонтьевич.

Значит, уже спят, понял я.

– Когда свадьба? – спросил отец.

– Хоть завтра, – отвечал Олег.

– А жить где будете? – донимала мама.

– Я снимаю двушку, – сказал Олег.

Вера высказалась категорично:

– После свадьбы – никакой квартиры. Будете жить здесь.

Стратегия понятна. Вере жених дочери нужен, как боец на ее стороне.

Олег переглянулся с Женей. Его мимику можно было понять предельно просто: вообще-то, мы собирались жить самостоятельно, но если вы будете настаивать, то мы артачиться не станем Догадливая мама сверлила отца взглядом. Мол, говорила же тебе, не надо ехать, и вот, оказалась права: тут для нас места не будет.

Глава 28

У Нади сегодня день рождения. Она отправила дочь к матери и ждала меня. Стол накрыт, горят свечи, играет нежная музыка. Сегодня я обещал остаться до утра. Готовя закуски, Надя сладко вздыхала. Произошло то, чего она сама от себя не ожидала. Хотя, если вдуматься, ничего удивительного в этом не было. К своему мужу она было привязана, как девочка к отцу. И вот подвернулся тоже немолодой, но гораздо моложе предшественника, и это было как бы то, что надо. К мужчинам-ровесникам у нее сложилось презрительное отношение, воспитанное супругом-папиком: мол, все они несостоявшиеся хлыщи.

Я не пожалел времени на поиск подарка. Занятие оказалось непростым. Что преподнести женщине, у которой без того есть все? Убил пару часов, но так ничего и не выбрал. Заглянул в антикварный магазин. Взгляд уткнулся в статуэтку Венеры. Более дурацкого подарка трудно было придумать. Но тогда мне показалось, что именно Надя послужила для древнегреческого скульптора моделью.

– Вау, дорогой! Как это мило! – проворковала Надя, принимая подарок.

Я оглядел обстановку. Мне почему-то захотелось погасить свечи и выключить музыку. Антуража и декораций требует сладострастие, а не любовь. Каждая вещь в большой квартире Нади хранила следы чужой жизни, чужих вкусов… Перво-наперво Кеши… Нет, я не смогу жить здесь. А Надя, напротив, живет мыслями о будущей совместной жизни. Женщина есть женщина. Разрушая чужое гнездо, она тут же сооружает свое собственное.

Надя изготовилась выслушать тост. Может быть, «дорогой» скажет то, чего она ждет. Когда мужчина говорит тост, он вольно или невольно высказывает свое отношение к женщине. Чисто психологически отношение Нади ко мне было более жизненным. Отношения не могут долго находиться в стоячем положении, они должны куда-то двигаться. Надя двигала их к браку. Иначе – рано или поздно впереди разрыв. Она молода, ей нужен муж, а не бойфренд. Свободная любовь унижает женщину. Вот она и спрашивала меня ласковым взором: «Доколе ж коршуну кружить?»

А я дал себе зарок, что после развода с Верой никогда не женюсь. Я уже не верил, что штамп в паспорте что-то дает. А точнее, не верил, что найду женщину по себе. Я бы, может, на что-то и надеялся, если бы знал, что же именно мне нужно.

Говорят, гормоны пылкого влечения перестают будоражить через полгода. Со мной это произошло раньше. Нет, я по-прежнему приходил в боеспособное состояние, даже не прикасаясь к сочной Наде, а только предвкушая скорую близость. Но все равно острота ощущений была уже не та. А Надя, напротив, с каждым свиданием все больше входила во вкус. Раньше, как все неиспорченные женщины, она была в постели немного неуклюжей, больше принимая, нежели расточая ласки. А теперь становилась все более бесстыдно-нежной.

Короче говоря, я трезво понимал, что Надя – не вариант на оставшуюся жизнь. С ней я буду таким же одиноким, как и с Верой. И, может, даже еще более одиноким. Но в таком случае, на кой черт ставить на попа семейную жизнь?

Утром мама тихонько спросила, где я был, когда пришел? Поди, уже светало? Я попробовал отшутиться – не получилось. Мама была настроена серьезно.

– Разве так можно? – тихонько отчитывала меня. – Мы жили у Стасика. Он себе такого не позволяет.

Вышла из своей комнаты Вера. Даже не спросила, где меня носило всю ночь. К чему вопросы, если весь в женских духах, а в одном месте, даже в помаде.

– Ну, что дорогая Мария Степановна, будем делать с сыном вашим? – почти гекзаметром вопросила Вера, когда сели пить чай. – Посмотрите, что это у него возле уха.

Мама потрогала у меня названное место и сыграла удивление.

– А что у него тут?

– Помада, Мария Степановна. Причем, помада оставлена шатенкой. А во сколько он сегодня домой явился, знаете? Теперь вы видите, что он себе позволяет?

Мама молчала, но была готова обсудить мою порочность.

– Ставлю вас в известность, – нагнетала Вера. – Мы будем разводиться. Это решено.