Февральский дождь

Терпеть отсутствие родителей мне помогали болезни. Я переболел всеми тогдашними детскими хворями: корью, скарлатиной, свинкой, чем-то еще. Простуды и грипп не в счет. А когда болеешь, то занят только переживанием температуры и болячек.

Дед был самым незанятым. Казалось бы, именно к нему я должен был приставать со своими «почему». Но я видел его муки, слышал его стоны. Нет, он был очень занят преодолением болей. Невысокий, но жилистый, бывший крестьянин, а после бегства в город рубщик мяса на рынке, он был очень силен. Но теперь от него осталась половина.

На похоронах бабка потребовала, чтобы я, как все взрослые, поцеловал его в лоб. Мне было страшно не то, что прикасаться губами, а просто смотреть на него, похожего на скелет. Но я собрался с духом и поцеловал, сделав открытие, что покойники бывают холодными, даже в жару.

Моя жизнь в Муромцево – это Гнедок, Маня (в теплые времена года ее тоже надо было пасти) и Стасик. Однажды мама ушла в магазин. Двухлетний Стасик захотел молока. Даю ему попить. Через несколько минут изо рта у братца появляется пена. Малец открывает рот, его тошнит. Изо рта появляется невероятно длинный бледно-розовый червь. Следом еще один. Брат задыхался. Я заглянул ему в рот. Черви забили клубком его гортань. Я начал вытаскивать их пальцами.

Слышу мамин голос:

– Что ты делаешь? Господи, что это такое?! – ужасается мама.

Выпавшие черви извиваются на полу. Брат уже дышит. От пережитой паники меня не держат ноги. Меня трясет. Я ложусь на кровать.

– Не говори отцу, – просит мама.

Тетя Ната подсказывает, что это аскариды. Судя по их размеру, они давно завелись в кишечнике у Стасика. А сейчас наверняка не все вышли, личинки остались. Мальчика надо лечить. Так что придется рассказать отцу. Отец обвинял маму – плохо руки моет ребенку. Мама обвиняла отца – если бы жили в городе, не завелись бы эти чертовы аскариды.

Нехватка денег – постоянная тема разговоров и скандалов. Отец решает стать военным строителем – получать ещё и за звездочки на погонах. Он посылает запрос и ждет ответа. Когда возвращается с работы, первым делом спрашивает: «Почты нет?»

В сибирских сёлах много страшилок. В ближайшем большом пруду с валунами по берегам нельзя купаться. Нет, пожалуйста, если не боишься якобы утопленных там младенцев.

По другой легенде нельзя проехать по мосту через Тару в сторону тайги поздно вечером и тем более – ночью. Кони останавливаются и не хотят идти. То ли волков чуют, то ли пугает стоящая чёрной стеной тайга на фоне светлого неба.

У Гавриковых есть личный конь. Чёрный и очень высокий. Примерно на метр выше Гнедка. Просто огромный. Так его и зовут – Гигант. Но очень добродушный. Позволяет садиться на себя кому угодно. Я проехался на нём за пачку «Беломора». Если аккуратно вынимать из пачки у отца по одной папиросе в день, за месяц можно набрать.

У меня появляется мечта. Хочу проскочить на Гиганте по мосту на другой берег, и непременно вечером. Готовлюсь к этому. Пускаю Гиганта в галоп. Держусь не столько за узду, сколько за гриву. Но конь такой откормленный, такой широкий, такой гладкий. Скатываюсь с него в репейник, растущий по краям дороги.

Родители встречают меня, облепленного репейником, странно спокойно. Их что-то отвлекает. Мама объявляет с ликованием: «Мы уезжаем в Подмосковье».

Глава 26

Люблю понедельники, когда планерки. Приезжаю на работу попозже. Но что-то не появляется Лора. Не приносит письма. Может, заболела? Звоню ей домой. Странно, отвечает мужской голос с кавказским акцентом.

– Кажется, я не туда попал, – говорю.

– Э, пачэму не туда? – отвечает кавказец. – Как раз туда. С дочкой пагаварить хочешь? А как ты узнал, что она у миня?

Молчу оторопело. Пытаюсь понять, что происходит. Я не мог ошибиться номером. Значит.. Неужели Лору приняли за Женю?

– Хочэшь убэдиться? На, пагавари с нэй.

В трубе на удивление спокойный голос Лоры.

– Папочка, ты только не волнуйся. Если совсем кратко, то я как бы в заложницах.

В трубке снова голос кавказца.

– Врубился, журналист?

Голоса запоминаются гораздо хуже, чем лица. Но этот голос хорошо знаком мне своим тембром. Туфтовый вор в законе Гиви говорил не гортанью, не грудью, а низом живота. Возможно, у него так резонировали кишки.

– Я нэдалико от тваиго дома. Сам приедишь? Или паслать за тобой?

Я сказал, что приеду минут через сорок. Езды максимум минут двадцать. Но я оставил себе время для звонков. В записной книжке у меня было четыре телефона, по которым я мог получить поддержку в подобных случаях. Два номера – менты. Еще два номера – блатные.

– Маи люди будут ждать тибя возле тваиго подъезда, – сказал Гиви.

Сначала я позвонил блатным. В одном случае мне сказали, что для них вмешаться – значит, нарушить воровской интернационал. Им припишут, что вмешались из-за презрения к пиковым* (сноска *пиковые – грузинские воры в законе). А это серьезный конфликт. В другом случае прямо сказали, что в случившемся я сам виноват. Не надо было слушать ментов.

Звонить ментам было бессмысленно. Генералу Рудневу – просто неудобно.

Я выбежал из редакции и нырнул в метро.