Фельдмаршал

– Да-а!.. Когда мы были молодыми, что только не вытворяли… Однажды Эрих прихватил Цецилию на любовном свидании с остфрисландским графом Йоганом, в Вадстене. Тот лазил к ней в комнату по лестнице!.. На второй этаж! Ха-ха-ха! А Эрих убрал лестницу, когда граф был у неё!.. Они отпирались, что между ними вроде бы ничего не было. Но Эрих всё равно посадил графа в башню. И тот сидел там, пока твой дед разбирался с этим делом… Разразился скандал – ужасный!.. Вообрази, граф до сих пор холост! Ха-ха-ха! Твоя тётка Цецилия напрочь отбила у него охоту связываться со светскими дамами! Говорят, он таскается с какими-то деревенскими девками! Так безопаснее! Да-да! – протянул он, причмокивая языком. – Цецилия же до сих пор хороша! Такую красавицу ещё надо поискать!.. Но безрассудна! Ох, безрассудна! Она не только промотала приданое со своим муженьком, маркграфом Баденским Кристофом, таскаясь по всему свету, но и наделала уйму долгов в Англии. Да-да, в Англии!.. Они хотели улизнуть от кредиторов. Но маркграфа в Лондоне посадили за долги в тюрьму! Спасла их Елизавета[187]: она поручилась за них!.. Ты же знаешь, она крёстная мать её старшего сына Эдуарда. А крёстным отцом его пожелал быть Карл[188]! Тому тогда было всего-то восемнадцать лет. Но тот прохвост, со своей матушкой[189], – понизил он голос, чтобы его не слышала Анна, – устроил в ночь святого Варфоломея такое… До сих пор помнят!.. Вот они – твои иезуиты! – вскричал он.

– Отец! – быстро подойдя к нему, обняла его сзади Анна.

– Ладно, ладно! – нежно похлопал он её по рукам, вытащил снова из-за рукава камзола надушенный платочек, который Гуннила вышила ему сама, приложил его к сухим глазам.

Анна была его любимицей, его вторым сердечком, как он шутил, благодаря судьбу, что та наградила его такой смелой дочерью. Да-а! Она, как он слышал, там, в Польше, держится стойко за свою веру.

Он помолчал.

– Уж что ему втемяшится в голову! – снова засмеялся он, справившись со своей злостью, опять стал вспоминать своего старшего брата Эриха. – Он же сватался к Елизавете, ещё когда та была принцессой… Пять лет изводил её письмами! Пять лет! – возбуждённо вскинув руку, замахал он ей над головой. – Ещё при жизни твоего деда! А тот всё время ворчал на него, что он зря транжирит деньги на пустое занятие!.. С этим сватовством Эрих пристал и ко мне. И я ездил к ней, в Вестминстер!

– А какая из себя Елизавета? – оживился Сигизмунд.

Юхан на минуту задумался.

– Ничего особенного! – начал он. – Говорят, умна! Да нет – хитрая!.. Никогда не откажет сразу! Будет тянуть, тянуть. При этом мило улыбается. Но не уступит ни на шаг. Это тупоумное протестантское упрямство! Как и у московитов!.. Учти, с ней нужно быть осмотрительным. У неё одни уловки, а речи ласковые. Хм!.. Англосаксы падки на выгоду! С ней нужно иметь дело только на договорах. Нет договора – ничего нет! Её обещания – пустой звук!.. Изворотлива, ох, изворотлива!.. По договору-то получить, и то сложно! Скупа, расчётлива!.. Власть – весь смысл её существования! – продолжил он дальше. – Ей ненавистна даже сама мысль, что кто-то рядом с ней разделит её! Она, бездетная, так и не назначила до сих пор никого своим наследником! Ведь даже этим она бы отщипнула крохотный кусочек от своего божества, у власти! А Бог с изъяном? – вскинул вопросительно он брови. – Разве это Бог!..

Он снова помолчал.

– Иезуиты и евангелисты! В сущности, между ними мало различия! Вы так не считаете, принц Юхан? – спросила она меня как-то. – А что я мог сказать?.. Я и сейчас не нахожу между ними различия… Только в одном – в глупости! Хм! – иронически хмыкнул он. – Она старше меня на четыре года, а до сих пор девица! Правда, говорят, есть любовники! Ха-ха-ха! – захохотал он, опять зажимая рот, глаза же у него блестели.

Анна осуждающе посмотрела на него.

– Не буду, не буду! – поспешно пробормотал он, сконфузившись своей дочери, сообразив, что сказал бестактность. – Опять объявилась твоя тётка Цецилия, – перешёл он к другому. – Просит денег!.. А где я возьму их, если сам в долгах? Ты знаешь, во что мне влетела эта поездка? – обратился он к сыну.

Сигизмунд промолчал, наслышанный от того же Бьёлке о расточительности его двора, о том, сколько дармоедов развелось вокруг отца. У него у самого были постоянные денежные затруднения стараниями польского сейма. И он искренне сочувствовал отцу.

– А может, сбежим? – вдруг с чего-то спросил Юхан сына, засмеялся, и его полные щеки заколыхались, знакомо выпуская сжатый воздух: «Пуф-пуф!..»

– А куда? – равнодушно спросил Сигизмунд.

– Хотя бы в Америку! – загорелись у Юхана потухшие было глаза. – Я заберу Гуннилу! Мы будем трудиться с ней, как простые крестьяне! Ха-ха-ха!.. Это же будет чудесно! – печально скривил он большой рот, отлично зная, что этого ему никто и никогда не позволит.

– Ваша светлость всё что-нибудь да навыдумывает, – мягко сказала Гуннила, чувствуя по-женски неуверенность при Сигизмунде, сыне своего мужа, всего на два года старше её.