Фельдмаршал

Но полумрак в палате спасал его, и он вздохнул свободнее.

– Мы стараемся развлечь наших друзей как можем… – продолжила она.

И снова насмешка сорвалась с уст её…

– Католицизм – дитя испорченного Рима!.. Так говорят об этом в том же Лондоне… А в Швеции, господин посол, считают так же?

Заметив, что поставила его в затруднительное положение, она перевела разговор на другую тему.

– Однако оставим это в стороне… Как относится король Юхан к тому, что произошло с религией в Швеции при его отце, короле Густаве?

Понтус повторил то же, что говорил и принцу Наварры.

Мадам Медичи выслушала его внимательно. Затем спросила его об адмирале Колиньи.

Понтус рассказал, что был под началом адмирала при осаде Сен-Кантена. Туда же его послал маршал де Бриссак с ротой солдат на помощь адмиралу. И там, в осаде, он близко познакомился с адмиралом…

Его спутница, быстро глянув на него, успокоилась, поскольку её рука перестала дергаться на его руке и вроде бы стала даже теплее. Затем она живо заговорила о свадьбе своей дочери Маргариты с принцем Наварры.

И он понял, что она знает о его встрече с адмиралом в Париже. Понял он также, что королевской власти и вот ей, мадам Медичи, её семейству, опасны и те и другие: и гугеноты и дворяне-католики во главе с де Гизами. И она обязательно столкнет их между собой. Как делал это со своими врагами её дядя Джулио, папа Климент VII. И они, гугеноты и католики, непримиримые враги, обескровят друг друга, обеспечив так выживание и рост силы королевской власти… Её власти, её семейства…

«Бедный адмирал!» – мелькнуло у него.

Но об этом он даже не заикался тому, хорошо узнав его характер под Сен-Кантеном. Адмирал просто не услышит его, бывшего у него когда-то простым капитаном, хотя сейчас и генерала.

– Вы покидаете нас, господин посол, – добродушно проворковала рядом мадам Медичи, отвлекая его от беспокойных мыслей. – И с вами пожелал ещё раз поговорить мой советник, епископ Жан Монлюк!

И тотчас же в палату вошёл Монлюк, как будто ждал приглашения к этому моменту. Он подошёл к королеве, поклонился ей… И, как показалось Понтусу, довольно развязно, так что сами собой появлялись мысли о каких-то близких отношениях между ними…

– Господа, я больше не держу вас! Доброго пути, господин посол! – прощаясь, сказала мадам Медичи, дружески улыбнулась ему.

Понтус, Бьёлке и Монлюк покинули палату.

Направляясь к выходу из дворца, Понтус поинтересовался у Жана Монлюка, где тот карлик, шут.

– Он ускакал в Польшу! – махнул рукой епископ куда-то на восток. – Уже на родине, в Кракове!.. Готовит там для меня почву! Пусть унаваживает ложью… Хм-хм! – хитро ухмыльнулся он, зная, что туда отправила своего шута мадам Медичи, помня предсказания Нострадамуса, что все её сыновья будут королями.

И Понтус окончательно уверился, что там, в Польше, вот эти ловкачи-дипломаты при мадам Медичи что-то затевают. Догадаться же что, было не сложно. В Польше, как уже было известно по всем королевским дворам Европы, замаячила анархия – выборы нового короля, на место умирающего Сигизмунда-Августа… Об этом же ему говорил перед отъездом и король Юхан, супруга которого, Катерина, склоняла мужа ввязаться в борьбу за польскую корону… И вот сейчас, устами вот этого епископа, мадам Медичи предупреждала, как бы между прочим, короля Юхана, что она решила бороться за корону Польши и не отдаст её ему, протестантскому королю, когда намекнула, тоже как бы между прочим, о религиозном перевороте его отца, короля Густава…

– Он служит у мадам Медичи уже четверть века! Отменный шут! – со злой иронией отозвался Жан о своём приятеле и с ревностью, что тот отнимает у него хлеб – известность.

Понтус замечал уже не раз, сколько дикой энергии выхлестывают на других калеки, карлики, шуты, природой обойдённые, обиженные, уродливые и злые…

Перед самым отбытием из Франции его посольству вручили ответ на просьбу короля Юхана прервать торговлю с Россией. Ответ был отрицательным, но в учтивой форме. Король Карл ссылался на то, что торговыми делами занимаются сами города, поэтому и создают союзы, типа Ганзейского. И королевская власть не вмешивается в них.

* * *

Было уже начало мая. Уставший, разочарованный и опустошённый покинул Понтус двор в Блуа. Такая жизнь, какая шла при французском дворе, была не по нему.

Послы поехали в Брюссель. Там их опять принял герцог Альба.

– Господа, – обратился он к ним, после обычных приветствий. – Его величество король Филипп весьма благосклонно принял изъявления дружбы, выраженные в письме короля Юхана. И желает тоже возобновить старые дружеские связи, бывшие между нашими государствами. С пониманием отнёсся он и к тому, что король Эрих оставил такое многотрудное бремя, как несение королевских обязанностей перед своим народом…

Герцог остановился, прищурившись посмотрел на них, на послов.

– Он поступил весьма мудро, – сказал он.

В его голосе явно слышалась ирония, что он знает, как добровольно оставляют короли свой трон. Мелькнула насмешка и над ними, послами. Мол, вам-то было дано поручение, что нужно говорить по этому поводу при дворах европейских государей.