Фельдмаршал

– Мне об этом нашептал этот сплетник, Брантом, секретарь Медичи, – сказал адмирал Понтусу, усмехнулся, понимая, что при дворе, где все шпионят и подглядывают, невозможно ничего утаить. – А ему эту историю рассказал Блез де Монлюк в окопах под Ла-Рошелем, когда они осаждали нас! Тоже болтун ещё тот!.. Ах да, ты же восхищаешься им! – пытливо посмотрел он на Понтуса. – Но извини, дорогой! Правда – выше дружбы!..

Через год после этого «урока» Дианы надежда Екатерины наконец-то сбылась: 19 января 1543 года у неё родился первенец, назвали Франциском, в честь деда… Через два года у супругов было уже двое детей…

По совету той же герцогини де Этамп она завела кружок фрейлин, ей преданных. Туда частенько попадал, как в липкую смолу, ей нужный человек в интриге. А чтобы досадить той же Диане де Пуатье, она подсовывала этих фрейлин супругу, стараясь отвадить его от Дианы. Так что однажды она и её наперсница, красавица шотландка, забеременели одновременно…

И за многие годы борьбы за выживание ненависть к Диане съела маленькую итальянку: любовь к Генриху прошла, а вместе с ней и ненависть угасла. Остался лишь расчёт. И когда Генриха не стало, она, когда-то томимая ненавистью к Диане, просто удалила её от двора, не стала преследовать, сводить с ней счёты, а даже напротив, оставила за ней все те замки, которые подарил ей Генрих. Расчёт подсказывал ей, что лучше так нейтрализовать соперницу, чем получить в её лице умного, изощрённого в мести врага. Итак, она забыла о ней, устранив мирно из своей жизни.

И теперь, вдовствуя, она в минуту прихоти пользовалась случайными услугами: то садовника, то ещё кого-нибудь… Наслышанная, что тот же император Карл V, тоже не разборчивый в связях, брал то, что подвернётся под руку: дама светская или простая девка; и ещё молодой, когда ему исполнилось всего 35 лет, он, от излишеств, был уже абсолютно плешивый, заикался, страдал падучей, пристрастился к острым приправам, легко возбуждался, а то впадал в депрессию…

Адмирал почти не слышал о ней, о королеве, за то время пока был жив её муж, король Генрих II, когда она влачила жизнь незаметную… Но после смерти мужа она распрямилась от новой опасности. Лотарингцы, Гизы, завладев её безвольным сыном Франциском с помощью его супруги Марии Стюарт, угрожающе набирали силу, влияние и власть в королевстве, со своей католической Лигой, находившейся полностью в их руках, того же кардинала Шарля де Гиза…

Приём закончился для Понтуса, прошёл, и в памяти всё это отложилось у него.

* * *

Они покинули дворец Валуа. Теперь им предстояла встреча здесь же, в Блуа, с королевой Наварры Жанной де Альбре и её сыном – принцем Генрихом, юным, ещё девятнадцати лет. Так им, послам, уже шепнули слуги на ухо.

Да, всё при дворах стараются скрывать зачем-то.

И вот они, послы, предстали перед ними, принцем Генрихом и его матерью, королевой Жанной де Альбре.

И у них, у принца и королевы, Понтус также просил рекомендацию всё о том же Нарвском ходе. Зашёл разговор затем и о свободе вероисповедания…

– О католицизме? – переспросил он принца, когда тот поинтересовался, как обстоят дела у католиков в Швеции.

Он на минуту задумался, чтобы ответить ясно и понятно о том, что произошло в Швеции.

– Ваше величество! – начал он, собираясь высказать всё откровенно этому юному принцу, с ещё жадной тягой к новизне. – Надо смотреть правде в глаза! Этот культ свергнут в Швеции!.. И король Юхан не собирается снова заключать в объятия изгнанный католицизм, так же как делать что-то, по крайней мере против него!

– Я слышал, господин генерал, что вы мой земляк! Не так ли?

– Да, ваше величество, – ответил Понтус принцу Наварры. – Мой родной дом там – вблизи Пиренейских гор.

– Мой тоже, генерал! – воскликнул с жаром юный принц и улыбнулся ему, сверкнув белыми зубами.

Густые чёрные брови, тонкие едва пробивающиеся усики, светлые глаза простодушного и открытого человека взирали с симпатией на гостей.

Понтус невольно улыбнулся тоже от непосредственности этого принца, большого ветреника, как судачили о нём при дворе. В чём тот походил на своего отца, короля Наварры Антуана Бурбона… И перед глазами у него мелькнул Лионский залив, тёплый, с подводным царством средиземноморской жизни. Туда он выезжал, правда редко, когда в монастыре не было какой-нибудь спешки в хозяйстве… А горы, Пиренеи… Зачем же вспоминать об этом! Не бередить бы лучше душу!.. Мимолётное видение пронеслось и растворилось в этом холодном, протокольном приёме в королевских покоях, оставив беспокойное чувство чего-то неестественного вот в этой жизни.

Они, юный принц и он, уже немало повидавший в жизни генерал, обменялись ещё несколькими фразами о чём-то незначащем, под молчаливыми взглядами придворных и гостей.

И это освежило сухую атмосферу приёма.