Читаем Фаустус и другие тексты полностью

Приветствую тебя, ключевая точка, мир по ту сторону от миров, который во мне. Для того, кто умеет видеть внутри себя, там обрящется мир по ту сторону от миров, и если бы каждая вещь могла мыслить, она могла бы видеть в себе тебя, она могла бы сказать, что миры сделаны из миров, которые взирают по ту сторону от миров на миры.

Миры, миры многосложные и однородные, подобные и различные, и каждый из них – один.

Вот один из текстов нашего героя, который лучше всего объясняет опасения тех, кто его окружает. Хотя ради того, чтобы описать свою натуру, наш инфаустатор поначалу просто-напросто принизил ее ценность, сведя исключительность своей личности к универсальной и банальной механике, в дальнейшем он перенес внимание на себе подобных, поглощая, отождествляя их с собой.

Доля неведомого, которую оставляет за собой каждый, позволяет ему поставить себя очень высоко. Каждый оберегает в себе смутное место, куда никто не имеет доступа; не скрывая, что оно существует, он утаивает, чтó в нем содержится, чтобы всякий предполагал спящее за этой внутренней дверью сокровище.

Он же, выставив это сокровище на яркий дневной свет, его умертвил. Выложил на анатомический стол для вскрытия. Для полного упадка сего сокровища достаточно было просто-напросто его оценить, то есть определить его место, увидеть строение: своей красотой оно было обязано единственно полному о нем неведению.

Он приписал всем вещам равный интерес. Субъективно, свел их к одному и тому же уровню; единственно важным для него было, что они составляют предмет анализа. Так как он в основном примеривался к сугубо личностным зонам и общим явлениям, которые все донельзя любовно холят и лелеют, нетрудно понять, каким покушением становилось, когда он выравнивал их по тем, кто любит свой дух, кто оказывает доверие плодам разума, выказывает привязанность к плодам чувств, к впечатлению истины. Истины, ощущения, мысли – вот тот тип предметов, на которых он главным образом оттачивал свой нож вивисектора, зачастую сводя их к простейшей материи.

Какая угодно мысль становилась для его проницательного духа неисчерпаемым поводом к размышлению просто потому, что это мысль. Больше нет низких или возвышенных, презренных или почтенных мыслей, есть просто такое средство рефлексии, оказывающееся в то же время своим предметом. Все мысли скроены на один лад, за всеми стоит одно и то же неведомое, которое извлекает их из темноты, одна и та же смесь законов или случайностей, которая их сцепляет, одно и то же мгновение, которое наделяет их способностью к осознанию. Они все существуют одинаково.

Стóит кому-то найти одну из них, как у другого возникает впечатление, что он мог бы найти ее и без него. Все они ждут, чтобы их помыслили, такова жизнь идей. Единожды помысленные, они больше не интересуют, они уже непригодны. Идея длится мгновение понимания, и понять значит завершить: в этом смертность идеи. Идея говорится, сочетается, обретает славу или соперника, появляется и исчезает, как богиня сновидения.

Какой путь преодолевает идея до своего проявления, на какой ступени она может назваться идеей? Уловить эту ступень, увидеть идею, пока ее еще нет, предчувствовать, обнаружить, чем была она до того, как оказаться снаружи, достичь ее истока, увидеть ее отправление и каким было ее незримое шествие от внутреннего предела до порога наружу; следить за процессом ее прохождения; узнать, как она работает, чем порождена; наблюдая за ее движением, видеть, как она функционирует, и затем, в один прекрасный день ее обездвижив, изолировав, уточнить ее строение…

Свести себя к авто-психическому упражнению, каковое запустит осознание желаний данной ментальности, то есть идей, которые находятся пока что на внутренней стадии, но ждут своего раскрытия; осознать желания этой ментальности, ее отвращения; осознать ее безразличные или отзывчивые части; установить существование, структуру и функционирование инстинктов мозга, найти пригодное им пропитание и то, что их подавляет, какие элементы их трогают и что внутри их ощущает или предопределяет…

Очертить эти идеи-инстинкты, выделить из них одну, главную: одержимость – ту, что определяет личность, вызнать ее роль и способ действия; получить тем самым возможность воздействовать на нее, на одну или несколько драгоценнейших частей личности: например, извлечь по желанию из ментальности внутренние реальности, довести их до очевидности – вот что преследует нашего инфаустатора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Очерки визуальности

Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве
Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве

Иосиф Бакштейн – один из самых известных участников современного художественного процесса, не только отечественного, но интернационального: организатор нескольких московских Биеннале, директор Института проблем современного искусства, куратор и художественный критик, один из тех, кто стоял у истоков концептуалистского движения. Книга, составленная из его текстов разных лет, написанных по разным поводам, а также фрагментов интервью, образует своего рода портрет-коллаж, где облик героя вырисовывается не просто на фоне той истории, которой он в высшей степени причастен, но и в известном смысле и средствами прокламируемых им художественных практик.

Иосиф Бакштейн , Иосиф Маркович Бакштейн

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Голос как культурный феномен
Голос как культурный феномен

Книга Оксаны Булгаковой «Голос как культурный феномен» посвящена анализу восприятия и культурного бытования голосов с середины XIX века до конца XX-го. Рассматривая различные аспекты голосовых практик (в оперном и драматическом театре, на политической сцене, в кинематографе и т. д.), а также исторические особенности восприятия, автор исследует динамику отношений между натуральным и искусственным (механическим, электрическим, электронным) голосом в культурах разных стран. Особенно подробно она останавливается на своеобразии русского понимания голоса. Оксана Булгакова – киновед, исследователь визуальной культуры, профессор Университета Иоганнеса Гутенберга в Майнце, автор вышедших в издательстве «Новое литературное обозрение» книг «Фабрика жестов» (2005), «Советский слухоглаз – фильм и его органы чувств» (2010).

Оксана Леонидовна Булгакова

Культурология
Короткая книга о Константине Сомове
Короткая книга о Константине Сомове

Книга посвящена замечательному художнику Константину Сомову (1869–1939). В начале XX века он входил в объединение «Мир искусства», провозгласившего приоритет эстетического начала, и являлся одним из самых ярких выразителей его коллективной стилистики, а после революции продолжал активно работать уже в эмиграции. Книга о нем, с одной стороны, не нарушает традиций распространенного жанра «жизнь в искусстве», с другой же, само искусство представлено здесь в качестве своеобразного психоаналитического инструмента, позволяющего реконструировать личность автора. В тексте рассмотрен не только «русский», но и «парижский» период творчества Сомова, обычно не попадающий в поле зрения исследователей.В начале XX века Константин Сомов (1869–1939) входил в объединение «Мир искусства» и являлся одним из самых ярких выразителей коллективной стилистики объединения, а после революции продолжал активно работать уже в эмиграции. Книга о нем, с одной стороны, не нарушает традиций распространенного жанра «жизнь в искусстве» (в последовательности глав соблюден хронологический и тематический принцип), с другой же, само искусство представлено здесь в качестве своеобразного психоаналитического инструмента, позволяющего с различных сторон реконструировать личность автора. В тексте рассмотрен не только «русский», но и «парижский» период творчества Сомова, обычно не попадающий в поле зрения исследователей.Серия «Очерки визуальности» задумана как серия «умных книг» на темы изобразительного искусства, каждая из которых предлагает новый концептуальный взгляд на известные обстоятельства.Тексты здесь не будут сопровождаться слишком обширным иллюстративным материалом: визуальность должна быть явлена через слово — через интерпретации и версии знакомых, порой, сюжетов.Столкновение методик, исследовательских стратегий, жанров и дискурсов призвано представить и поле самой культуры, и поле науки о ней в качестве единого сложноорганизованного пространства, а не в привычном виде плоскости со строго охраняемыми территориальными границами.

Галина Вадимовна Ельшевская

Культурология / Образование и наука

Похожие книги