Фауст

Пустынное молчанье здесь у ног моих;
Вот бережно на край вершин я становлюсь
И отпускаю облако, которым я
Через моря и сушу днем перенесен.
Оно тихонько от меня отходит прочь;
К востоку глыба движется большим комком.
За нею изумленный глаз вослед глядит:
Оно, идя, волнуется изменчиво.
Но образуясь… Да, глаза мои не лгут! —
На озаренном ложе чудно распростерт,
Хоть исполинский, лик божественной жены,
С Юноной сходный, с Ледою, с Еленою.
Как царственно он на моих глазах плывет!
Ах! Сдвинулось, бесформенно нагромоздясь,
Все поплыло к востоку снежной цепью гор,
Как яркий отблеск смысла мимолетных дней.
Но в светлой нежной пряди обдает туман
Живой прохладой мне еще чело и грудь.
Вот медленно возносится все выше он;
Вот слился. Или это лик обманчивый
Первоначальных и давно минувших благ?
Сердечных всех богатств забили вновь ключи:
Любви Авроры легкокрылой признаю
Мгновенный, первый и едва понятный взгляд,
Который ярче всех сокровищ пламенел.
Как красота душевная, прелестный лик,
Не разрешаясь, все подъемлется в эфир,
И лучшее души моей уносит вдаль.

(Шлепает семимильный сапог[294], затем следует другой. Мефистофель сходит. Сапоги быстро уходят.)

Мефистофель

Вот это шагом назову я!
Но ты скажи-ка, что с тобой?
Спустился в мерзость ты такую,
Где камни зев разверзли свой?
Мне все знакомо с первого тут взгляда;
Ведь собственно дном это было ада.

Фауст

Легенд дурацких ты не занимаешь;
И вот опять такую предлагаешь.

Мефистофель

(серьезно)

Когда Господь — я знаю и зачем, —
Нас с воздуха загнал во глубь земную[295],
Где сдавленный и запертый совсем
Огонь разросся, силу взяв большую,
То при таком безмерном освещенье
Пришлось нам быть в неловком положенье.
Тут черти разом страшно заперхали;
И вниз и вверх все отдуваться стали.
Сперся в аду ужасный запах серный:
Вот газ-то был! От силы беспримерной
Кора земли, вся плоская сначала,
Как ни толста, надсевшись, затрещала!
Всех перемен одна и та ж причина;
Что было дном — теперь вершина.
И вот они на этом строят сами,
Учения все ставить вверх ногами.[296]
Из рабских жгучих бездн пришлось бежать
Нам, чтоб воздушным царством обладать:
И откровенье этой тайны всей
Должно дойти лишь поздно до людей.

Фауст

Утес стоит, — и благородно нем.
Я не спрошу, откуда и зачем?
Когда, природа строй свой утверждала,
Она и шар земной вполне скругляла,
И были любы ей еще с тех пор,
И пропасти, и ряд скалистых гор;
Затем с холмов, с округлой их вершины,
Она тихонько перешла в долины:
Там все цветет, и вот ее награда,
Но глупой ломки вовсе ей не надо.

Мефистофель