Фараон

– Если это так, как ты говоришь, дорогой Пентуэр, то не сомневайся, – сказал он. – Сейчас я понял, для чего Амон установил власть фараона и наделил его сверхчеловеческим могуществом. Для того, видишь ли, чтобы сто, хотя бы и самых знатных, негодяев не могли загубить государство.

Рамсес встал с кресла и прибавил:

– Скажи моему народу, пусть терпеливо работает… Скажи верным мне жрецам, чтобы они служили богам и изучали пути, ведущие к мудрости, этому солнцу вселенной. А строптивых и подозрительных вельмож предоставь мне. Горе им, если они разгневают меня!

– Повелитель! – промолвил жрец. – Я всегда буду служить тебе верой и правдой.

Но когда, простившись, Пентуэр уходил, лицо его выдавало озабоченность.

В пятнадцати милях от Сиута, вверх по реке, дикие аравийские скалы подступают почти к самому Нилу, а Ливийские горы отодвигаются от него так далеко, что простирающаяся там долина, пожалуй, самая широкая в Египте. В этом месте стояли рядом два высокочтимых города: Тин[109] и Абидос. Там родился Менес, первый фараон Египта; там сто тысяч лет назад было опущено в могилу святое тело бога Осириса, предательски убитого своим братом Тифоном. Там, наконец, в память этих великих событий незабываемый вовеки фараон Сети[110] воздвиг храм, к которому стекались паломники со всего Египта. Каждый правоверный должен был хоть раз в жизни коснуться челом этой благословенной земли. Воистину же счастливым был тот, чья мумия могла совершить путешествие в Абидос и остановиться хотя бы вдалеке от стен храма.

Мумия Рамсеса ХII пробыла там несколько дней, ибо это был царь, отличавшийся большим благочестием. Не удивительно поэтому, что и Рамсес ХIII начал свое правление возданием почестей гробнице Осириса.

Храм Сети не принадлежал ни к числу самых древних, ни наиболее величественных в Египте. Но он отличался чистотой египетского стиля. Рамсес XIII посетил его и вместе с верховным жрецом Сэмом совершил в нем жертвоприношение.

Земли, принадлежавшие храму, занимали пространство в сто пятьдесят моргов; здесь были пруды, изобиловавшие рыбой, цветники, плодовые сады, огороды и, наконец, дома, вернее дворцы жрецов. Повсюду росли пальмы, смоковницы, апельсины, тополя, акации, образуя либо аллеи, проложенные в направлении четырех стран света, либо молодые рощи, где деревья были правильно рассажены и почти одинаковой высоты.

Под бдительным оком жрецов даже растения здесь не развивались естественно, а получая искусственные формы геометрических фигур, они образовывали неправильные, но живописные группы.

Пальмы, тамаринды, кипарисы и мирты, подобно солдатам, выстраивались шпалерами или колоннами. Трава представляла собой ковер, разукрашенный цветами таким образом, чтобы простой народ видел на этих газонах изображения богов или священных животных, а мудрец находил изречения, написанные иероглифами.

Центральную часть садов занимал прямоугольник длиной в девятьсот метров и шириной в триста. В окружавшей его не очень высокой стене были одни видимые для всех ворота и больше десятка потайных калиток. Через ворота богомольцы входили в выложенный камнем двор. Самый храм стоял посредине двора; это было прямоугольное здание в четыреста пятьдесят шагов длиной и сто пятьдесят шириной.

От ворот к храму вела аллея сфинксов с львиными телами и человеческими головами. Они стояли в два ряда, по десяти в каждом, и смотрели друг другу в глаза. Между ними могли проходить лишь высшие сановники.

В конце аллеи сфинксов, против ворот, возвышались два обелиска – две тонкие и высокие четырехугольные колонны из гранита, – на которых была начертана вся история фараона Сети.

И лишь за обелисками виднелись тяжелые ворота храма, по обеим сторонам которых высились два мощных сооружения в виде усеченных пирамид, называемые пилонами. Это были как бы две широкие башни, стены которых были испещрены рисунками, изображавшими победы Сети или его жертвоприношения богам. В эти ворота уже не могли пройти крестьяне, только богатые горожане и лица привилегированных классов. Ворота вели в перистиль, то есть двор, окруженный галереей, поддерживаемой множеством колонн. Перистиль мог вместить до десяти тысяч молящихся.

Со двора знатные люди имели еще право входить в первый зал, гипостиль, потолок которого поддерживался двумя рядами высоких колонн. Гипостиль вмещал около двух тысяч верующих. Этот зал был последним пределом для мирян. Даже самые высшие сановники, не получившие жреческого посвящения, имели право молиться только здесь и с этого места смотреть на занавешенную статую бога, возвышавшуюся в зале «божественного откровения».

За залом «откровения» находился зал «жертвенных столов», куда жрецы складывали дары, приносимые богам верующими. Далее находился зал «отдохновения», где бог отдыхал перед торжественным шествием и после возвращения; последней была часовня, или святилище, где бог пребывал постоянно.