Фараон

Как? Он, победитель ливийцев, будет вынужден отступить перед кучкой лицемеров, с которыми нечего было бы делать одному азиатскому полку?… Значит, потому, что Мефрес и Херихор хотят управлять Египтом и фараонами, его войска должны голодать, а миллионы крестьян не получат благодатного отдыха?… Разве не его предки построили эти храмы?… Разве не они наполнили их военной добычей? Кто выигрывал сражения – жрецы или солдаты? Так кто же имеет право на сокровища? Жрецы или фараон и его армия?

Молодой фараон пожал плечами и велел позвать Тутмоса.

Несмотря на ночное время, царский любимец явился немедленно.

– Знаешь, – сказал фараон, – жрецы отказали мне в займе, а между тем казна пуста…

Тутмос выпрямился.

– Прикажешь отвести их в тюрьму?… – спросил он.

– А ты бы решился это сделать?

– Нет в Египте офицера, который не исполнил бы приказа нашего повелители и вождя.

– В таком случае, – медленно произнес фараон, – в таком случае… не надо никого отводить в тюрьму… У меня достаточно веры в себя и презрения к ним. Падаль, которую человек увидит на дороге, он не станет прятать в кованый сундук, а просто обойдет ее.

– Но гиену сажают в клетку, – возразил Тутмос.

– Пока еще рано, – ответил Рамсес. – Я вынужден быть снисходительным к этим людям по крайней мере до похорон моего отца, иначе они способны оскорбить его священную мумию и нарушить покой его души… А теперь вот что: ступай завтра к Хираму и скажи ему, чтобы он прислал мне того жреца, о котором мы с ним говорили.

– Будет исполнено. Но я должен довести до твоего, государь, сведения, что сегодня народ громил дома мемфисских финикиян.

– Вот как? Ну, это уж напрасно!

– И еще мне кажется, – продолжал Тутмос, – что с тех пор, как ты приказал Пентуэру изучить положение крестьян и рабочих, жрецы подстрекают номархов и знать. Они внушают им, государь, что ты хочешь разорить знать в пользу крестьян.

– И знать верит этому?

– Находятся и такие, что верят, но другие говорят прямо, что это интриги жрецов против тебя.

– А если бы я и в самом деле задумал улучшить жизнь крестьян?… – спросил фараон.

– Ты сделаешь, государь, все, что найдешь нужным, – ответил Тутмос.

– Вот такой ответ я понимаю!.. – радостно воскликнул Рамсес ХIII. – Будь спокоен и скажи знати, что она не только ничего не потеряет, исполняя мои распоряжения, а напротив, положение ее улучшится и значение поднимется. Богатства Египта должны быть наконец вырваны из рук недостойных и отданы верным слугам.

Фараон простился со своим любимцем и, довольный, ушел отдыхать. Его минутное отчаяние казалось ему сейчас смешным.

На следующий день около полудня его величеству доложили, что явилась депутация финикийских купцов.

– Они собираются, вероятно, жаловаться на разгром их домов? – спросил фараон.

– Нет, – ответил адъютант, – они хотят преподнести тебе дары.

Действительно, человек двенадцать финикиян, во главе с Рабсуном, явились с подарками. Когда фараон вышел к ним, они пали ниц, после чего Рабсун заявил, что, по старинному обычаю, они осмеливаются повергнуть свои скромные дары к стопам повелителя, дарующего им жизнь, а их имуществу безопасность.

И стали выкладывать на столы золотые чаши, цепи и кубки, наполненные драгоценными каменьями. Рабсун же положил на ступени трона поднос с папирусом, в котором финикияне письменно обязывались дать для армии всякого снаряжения на две тысячи талантов.

Это был крупный подарок, в общей сложности составлявший около трех тысяч талантов.

Фараон милостиво поблагодарил преданных купцов и пообещал им свое покровительство. Они ушли от него осчастливленные.

Рамсес XIII облегченно вздохнул. Банкротство казны, а с ним и необходимость прибегнуть к насильственным средствам против жрецов отодвинулись на десять дней. Вечером опять под охраной Тутмоса в кабинет его величества явился Хирам. На этот раз он не жаловался на усталость, а пал ниц и начал плаксивым голосом проклинать дурака Дагона.

– Я узнал, что этот паршивец, – начал он, – осмелился напомнить вашему величеству о нашем договоре относительно канала до Красного моря… Чтоб он пропал… чтоб его изъела проказа… Пусть его дети пасут свиней, а внуки родятся евреями. Изволь только, повелитель, приказать, и, сколько ни есть богатств в Финикии, она все повергнет к твоим стопам, не требуя никаких договоров и расписок. Разве мы ассирийцы или… жрецы, – добавил он шепотом, – и нам недостаточно одного слова столь могущественного владыки?

– А если бы я, Хирам, действительно потребовал большой суммы? – сказал фараон.

– Какой?

– Например, тридцать тысяч талантов?

– Сейчас? Сразу?

– Нет – в продолжение года.

– Ты получишь ее, – ответил Хирам, не задумываясь.

Фараон был поражен его щедростью.

– Но я должен вам дать что-нибудь в залог…

– Только для формы, – ответил финикиянин. – Ваше величество дадите нам в залог рудники, чтобы не вызвать подозрений у жрецов. Если б не это, Финикия предалась бы вам вся без залогов и расписок…

– А канал?… Я должен сейчас же подписать договор? – спросил фараон.

– Вовсе нет. Ты заключишь с нами договор, когда пожелаешь.