Фараон

Из сеней вход вел в большой зал со стенами, выкрашенными в голубой цвет и усеянными желтыми звездами. Во всю длину зала, вдоль одной из стен, тянулась галерея, изогнутая в виде дуги; концы ее находились на уровне первого этажа, а середина была на пол-этажа выше. Зал должен был изображать собой небесный свод, галерея – путь солнца на небе, умерший же фараон представлял Осириса, или солнце, движущееся с востока на запад. Внизу стояла кучка жрецов и жриц, которые в ожидании торжества разговаривали о своих делах.

– Готово!.. – крикнули с галереи.

Разговоры прекратились.

Наверху раздался троекратный звон бронзовой доски, и на галерее показалась золоченая ладья солнца, в которой плыл покойник.

Внизу зазвучал гимн в честь солнца:

– Вот он является в облаке, чтобы отделить небо от земли, а затем соединить их… Постоянно находясь в каждой вещи, он – единственный из живущих, в котором нашли бессмертное воплощение различные предметы.

Ладья медленно подвигалась к середине дуги и наконец остановилась на самом верху.

В это время на нижнем конце дуги появилась жрица, одетая богиней Исидой, с сыном Гором, и также медленно стала подниматься вверх. Это был образ луны, движущейся за солнцем. Ладья Осириса-фараона с вершины дуги стала спускаться к западу.

Внизу опять послышался хор.

– Бог, воплощенный во всех предметах, дух Шу,[95] живущий во всех богах. Он есть плоть живого человека, творец дерева, несущего плоды, он – виновник оплодотворяющих землю разливов, без него ничто не живет на земле.[96]

Ладья опустилась на западном конце галереи. Исида с Гором остановились на вершине дуги. К ладье подбежала группа жрецов, и тело фараона извлекли и положили на мраморный стол, словно Осириса для отдыха после дневных трудов.

К покойнику подошел парасхит, одетый богом Тифоном. На голове у него была чудовищная маска и рыжий косматый парик, на спине кабанья шкура, а в руке – каменный эфиопский нож.

Этим ножом он стал быстро срезать у покойника подошвы.

– Что делаешь ты со спящим, брат Тифон? – спросила его с галереи Исида.

– Очищаю ноги брата моего Осириса, чтобы он не грязнил небо земным прахом, – ответил парасхит, одетый Тифоном.

Отрезав подошвы, парасхит взял в руки изогнутую проволоку, погрузил ее в нос покойника и стал извлекать мозг. Затем вспорол ему живот и через отверстие быстро вынул внутренности, сердце и легкие.

Тем временем помощники Тифона принесли четыре большие урны, украшенные головами богов Хапе, Эмсета, Дуамутфа, Кебхеснеуфа[97] и в каждую из этих урн положили какой-нибудь из внутренних органов умершего.

– А теперь что ты там делаешь, брат Тифон? – спросила во второй раз Исида.

– Очищаю брата моего Осириса от всего земного, чтобы придать ему высшую красоту, – ответил парасхит.

Рядом с мраморным столом находился бассейн с водой, насыщенной содой. Парасхиты, очистив труп, опустили его в бассейн, в котором он должен был мокнуть семьдесят дней. Между тем Исида, пройдя всю галерею, спустилась в зал, где парасхит только что вскрыл и очистил тело фараона. Она взглянула на мраморный стол и, видя, что он пуст, спросила в испуге:

– Где мой брат? Где мой божественный супруг?…

В этот момент грянул гром, зазвучали трубы и бронзовые доски. Парасхит, одетый Тифоном, захохотав, воскликнул:

– Прекрасная Исида, ты, которая вместе со звездами делаешь ночи радостными! Нет больше твоего супруга! Никогда больше лучезарный Осирис не воссядет на золоченую ладью, никогда больше солнце не покажется на небосводе. Я это сделал, – я, Сет, я спрятал его так глубоко, что не найдет его ни один из богов, ни даже все вместе!..

При этих словах богиня, разодрав одежды, стала рыдать и рвать на себе волосы. Снова загремели трубы, громы и бронзовые доски, среди жрецов и жриц поднялся ропот, и вдруг все набросились на Тифона с криком:

– Проклятый дух тьмы, вздымающий вихри пустыни, волнующий море, затмевающий свет дневной!.. О, провались в бездну, из которой сам отец богов не сможет тебя извлечь! Проклятый! Проклятый Сет!.. Пусть имя твое будет ненавистно людям!

Все стали колотить Тифона кулаками и дубинками, а рыжеволосый бог бросился удирать и, наконец, выбежал из зала.

Три новых удара по бронзовой доске, и церемония окончилась.

– Ну, довольно! – крикнул старший жрец на парасхитов, которые стали драться уже не на шутку. – Ты, Исида, можешь отправляться в город, а остальные беритесь за других покойников; они уже давно ждут вас… Вы напрасно пренебрегаете простыми смертными, потому что еще не известно, как нам за этого заплатят.

– Разумеется, не много! – откликнулся бальзамировщик. – Говорят, казна пуста, а финикияне грозят прекратить займы, если им не дадут новых привилегий.

– Нет на них погибели, на ваших финикиян! Они нас заграбастали в свои руки, того и гляди придется просить у них на ячменную лепешку.

– Однако если они не дадут на погребение фараона, так нам ничего и не получить.

Постепенно разговоры утихли, и все покинули голубой зал. Только у бассейна, где мокли останки фараона, стояла стража.