Фантомный бес

4 января 1930 года Лев Троцкий писал в письме американскому журналисту, горячему стороннику Октябрьской революции Максу Истмену: «Дорогой друг! В номере «Последних новостей» от 29 декабря 1929 года опубликована телеграмма: «БЛЮМКИН РАССТРЕЛЯН». Московский корреспондент «Кельнише цайтунг» телеграфирует: «На днях по ордеру ГПУ арестован небезызвестный Блюмкин, убийца Мирбаха. Блюмкин был изобличен в поддерживании тайных отношений с Троцким. По приговору коллегии ГПУ Блюмкин расстрелян». Верно ли это сообщение? Абсолютной уверенности в этом у меня нет. Но целый ряд обстоятельств не только позволяют, но и заставляют думать, что это верно. Чтобы выразиться еще точнее: внутренне я в этом нисколько не сомневаюсь. Не хватает только юридического подтверждения убийства Блюмкина Сталиным. Вы, конечно, знаете, что Блюмкин довольно скоро после восстания левых эсеров перешел к большевикам, принимал героическое участие в Гражданской войне, а затем выполнял в разных странах очень ответственные поручения. Преданность его Октябрьской революции и партии была безусловной. Менжинский и Трилиссер считали Блюмкина незаменимым, и это не было ошибкой. Они оставили его на работе, которую он выполнял, до конца. Его не расстреляли в 1918 году за руководящее участие в вооруженном восстании против советской власти, но его расстреляли в 1929 году за то, что он, самоотверженно служа делу Октябрьской революции, расходился, однако, в важнейших вопросах с фракцией Сталина и считал своим долгом распространять взгляды большевиков-ленинцев… О расстреле Блюмкина тысячи, десятки тысяч партийцев будут с ужасом шептаться по углам. Во главе ГПУ стоит Менжинский, не человек, а тень человека. Главную роль в ГПУ играет Ягода, жалкий карьерист, связавший свою судьбу с судьбой Сталина и готовый выполнять, не задумываясь и не рассуждая, любое из его личных распоряжений. Кровавая расправа над Блюмкиным явилась личным делом Сталина. Это неслыханное преступление не может пройти бесследно…

Сталин пытается запугать оппозицию последним остающимся в его руках средством: расстрелами… Дело Блюмкина должно стать делом Сакко и Ванцетти левой коммунистической оппозиции. Борьба за спасение наших единомышленников в СССР должна вместе с тем стать проверкой рядов оппозиции в странах Запада. Проведя кампанию по-революционному, т. е. с величайшим напряжением сил и с высшим самоотвержением, оппозиция сразу вырастет на целую голову. Это даст нам право сказать, что Блюмкин отдал свою жизнь недаром. С оппозиционным приветом, Л. Троцкий».

Письмо это напечатали некоторые европейские газеты. Читал ли его Эйнштейн? Весьма вероятно, поскольку именно в эти дни он обратился в правительство Германии с предложением дать Троцкому убежище. За эмигрантской судьбой этого неординарного политика он следил с интересом.

Богданов и Бехтерев: кислота и яд

Александр Богданов сделал важный вывод из своей теории переливания крови. Он утверждал, что если обменяются кровью старик и молодой, то выиграют оба. Старик немного оживет, если не внешне, то внутри, а у молодого понизится риск заболеть чахоткой. Дело в том, что пожилые люди туберкулезом, как правило, не заболевают. Это удел молодых. А старая кровь успешно справляется с палочкой Коха. Уже первые опыты показали, что, скорее всего, подобный обмен полезен. Но нужна была длинная серия опытов, чтобы убедиться в этом всерьез. Среди прочего Богданов планировал и сам полностью обменяться кровью со студентом-добровольцем. Надо найти паренька с ранними признаками чахотки. Вот это будет дело!

Его опытами заинтересовался директор Института мозга в Питере психиатр и психоневролог Бехтерев. Богданов был взволнован: сам Бехтерев! Этот великий старик с могучей бородой. Богданов прекрасно помнил фразу лучшего анатома Германии Фридриха Копша: «Все о мозге знают только двое — Бог и Бехтерев». Ну, Бог вечен. А вот Бехтерева неплохо бы омолодить. Хотя он крепок как дуб. Согласится ли?

Харлампий Владос, молодой врач и помощник Богданова, готовя сыворотку крови, обронил:

— Между прочим, вчера умер Владимир Михайлович Бехтерев.

— Что вы сказали? — ужаснулся Богданов. — Как? Где?

— Тут, в Москве.

— Что он здесь делал?

— Не знаю. Говорят, в Кремль вызывали.

— Зачем?

— Кто их знает? Небось консультировал кого-то.

— Да, обидно, — сказал Богданов. — Это потеря. Для всего мира. А я так рассчитывал на его помощь.