Фантомный бес

— Как правило, я говорила тебе правду. Обыденную правду. Святую правду. Мелкую правду. Просто не всю.

Эйнштейн молча смотрел ей в глаза.

— Столько лет мне приходилось притворяться. Я ведь мужняя жена, Альберт. И мне пришлось через это переступить.

— Я это знаю, — он несмело улыбнулся.

— Да, мой друг, надо честно сказать — в подобных вопросах ты далек от святости.

— Мой бог, я никогда не прикидывался святым. Еще не хватало!

— За это я тебя и люблю. Терпеть не могу святош. Но есть и другой аспект. Он будет поважнее. Я русская женщина, Альберт. Ты это знаешь. Я бесконечно предана своей родине. И это тоже чистая правда. Но я еще… Как бы это помягче сказать… Нет, скажу прямо — я русская разведчица. Давно и серьезно. Военные и политические секреты — это моя задача, это мой долг.

— Марго, дорогая, подожди… Я ведь тоже не вчера родился. Я всегда подобное допускал. Скажу больше, я это знал. Но никогда не придавал этому особого значения. К тому же наши страны были союзниками в этой жестокой войне. Слава богу, мы не были врагами. И мне кажется, ты тоже знала, что я знал. И как-то это нас устраивало, дорогая моя шпионка.

— Да, я шпионка, Альберт. И не в полушутку, а по-настоящему. С шифрами, агентами связи. И не стыжусь этого. Я работаю не только на свою великую страну, но и на великую идею.

— Возможно, я не разделяю до конца эти твои идеи, но, во всяком случае, я их понимаю, — Эйнштейн говорил медленно и тихо. — С одной стороны, это ужасно. С другой — необходимо и по-своему величаво. Чего еще надо было ждать в жуткое наше время? И твой пафос… Пусть он не до конца мне близок. Но… понятен. Объяснений мне не надо. Ситуация нелегкая, но некая логика в ней читается. По-своему трагическая. По-своему возвышенная. Даже пламенная. Одно могу сказать — свое дело ты исполняла лихо. Мастерски. И очень талантливо. При этом ты не пыталась играть людьми. Использовать их. Унижать. Этого и тени не было. По-своему ты была честна и человечна. Как не поблагодарить тебя за это?

— Ты умница, Альберт. Я знала, ты поймешь меня. То, что нужно, ты схватываешь мгновенно. Итак, ты догадывался? Даже знал?

Эйнштейн задумался на долю секунды и покачал головой:

— Наверное, не слишком хотел догадываться. Не слишком торопился знать.

— Короче, тешил себя иллюзиями?

— Вероятно.

— Ты поразительный человек.

— Не уверен.

— Я уверена.

— Просто я знаю и понимаю в жизни вокруг меня несколько больше, чем хотелось бы. Но… Надо научиться смиряться. Всю жизнь я этому учусь, но количество уроков не убавляется. — Он улыбнулся с легким оттенком грусти.

— Я права, ты удивительный.

— Хорошо. И что будет дальше?

— Дальше все плохо, Альберт. Мы расстаемся. К моему ужасу, мы вынуждены расстаться. Я получила приказ вернуться на родину.

— Мой бог! А это зачем? Ты успешно работала шпионкой. Работай и дальше. Какие к тебе претензии? Мне кажется, все останутся довольны. Подобные прокладки между народами необходимы. Лично я в этом уверен.

— Согласна. Ты насквозь прав. Но я — уезжаю.

— Но зачем? Объясни.

— Так надо.

— Приказ не обсуждается?

— Нет.

Она не стала говорить, что возвращения потребовал Сталин и лично распорядился для работ скульптора выделить отдельный корабль.

— Как скоро это случится?

— На днях за нами приходит пароход.

— Пароход? За вами? Я не ослышался?

— Ты знаешь, сколько у Сергея работ? Иные огромны. Правительство не поскупилось, пароход уже в пути.

— Он забирает свои скульптуры?

— Часть у него купили, кое-что он дарит местным музеям. Но и остального хватает. Двадцать лет непрерывного труда!

— Да, это срок. И как Сергей на все это смотрит?

— Что Сергей! Он замечательный скульптор. Он редкостный человек. Но еще и солдат. И гражданин. Родина для него превыше всего. А творить, лепить и тесать можно везде. Но по России в последнее время он особенно скучает.

— Понимаю.

— Ах, Альберт! Ты великий ученый, ты главная знаменитость мира, но для меня не это вовсе…

— А кто я для тебя? — Эйнштейн улыбнулся грустно, но и с какой-то хитрецой.

— Для меня ты просто Альбертик, Бертик, Альмар. Еще ты Альбертушка. Ушка… Юшка… Чудушко мое… Ты ведь уже привык к этим милым русским суффиксам?

— О да, привык. К несчастью.

— Альбертушка, Альбертинчик мой, мы видимся в последний раз.

— Как я буду без тебя?

— Ты выдержишь. У тебя есть твоя физика. Учение о кривой пустоте. У тебя прорва учеников, которые в тебе души не чают. А вот мне без тебя будет худо. Очень худо, Альберт. Я успела привязаться к тебе. Полюбить тебя. Не потому, что ты великий. Великих много. А ты — единственный.

— Но ведь есть почта. Мы будем общаться. Я буду писать тебе.

— Разумеется.

— Каждый день буду писать.

— Мне хватит и через день.

— Смеешься? Жестокая…

— Жестокая. И очень несчастная. На кого я тебя оставляю?

— Лет десять я без тебя протяну. Даю слово.

Она подошла вплотную и обняла седого, усталого человека. Он молча прижался к ней.

— Позволь, на прощание я прочитаю тебе небольшое стихотворение. Грустное, щемящее, но очень нужное.

— Блока?

— Как ты догадался?

— Я тебя слишком хорошо знаю. Читай.