Фантомный бес

Победившим странам предстояло решить, как поступить с императором Хирохито. Сталин требовал объявить его военным преступником и повесить. Того же требовали Великобритания, Новая Зеландия и левые круги в самой Японии. Похожие призывы звучали и в Сенате США. К концу сентября должна была состояться встреча победителя-генерала с японским императором. Генерал не мог побороть неприятное чувство. Ему казалось, что император будет униженно просить о милости к нему лично. О том, чтобы его не привлекали к суду как военного преступника. И он заранее испытывал неловкость. Но опасения оказались напрасны. Хирохито сказал медленно и веско: «Я пришел к вам, генерал Макартур, чтобы предложить себя суду держав-победительниц. Я пришел в качестве того, кто несет исключительную ответственность за каждое принятое политическое и военное решение, за все действия, предпринятые моим народом в ходе войны. Вину надо возлагать на меня». В словах этих вранья и позы заметно не было, было много горькой правды, но также немало какого-то запредельного, почти могильного достоинства. И Макартур был мгновенно этим сражен. В итоге его мнение оказалось решающим. Оно перевесило мнение Москвы, Лондона, Вашингтона и Веллингтона, вместе взятых.

Но не только кроткая смелость императора была тому причиною. Будучи здравым реалистом, генерал прекрасно осознавал ситуацию в Японии, к тому времени уже занятую американскими войсками. Вместе с императором японцы способны открыть новый этап своей жизни — мирный, демократический, светлый. Без него… Тут надо понимать историческую особенность японского сознания. Да, они такие. Ни за год, ни за десять лет их не переделать. Если обожаемого ими императора отдадут под суд, тем более казнят, до партизанской войны — один шаг. А затем и до жестокой гражданской. Кто от этого выиграет?

Из Вашингтона генералу сообщили, что лидеры страны склоняются к британской точке зрения и готовы императора судить. И перспектива виселицы весьма вероятна. В ответ генерал, уже в качестве главы оккупационного режима, холодно доложил, что в таком случае он будет нуждаться в увеличении численности оккупационных войск по меньшей мере еще на миллион человек. Трумэн и Эйзенхауэр довольно быстро вникли в логику генерала и перешли на его позицию. Поначалу, правда, пылкий Трумэн вспыхивал.

— Вы только подумайте! — восклицал он. — Этот микадо, или как его там, одних мирных китайцев вырезал сколько-то миллионов… Никто не считал. Он должен болтаться в позорной петле… в назидание всем.

— Гарри, успокойтесь, — возражал более хладнокровный Эйзенхауэр. — Вы кинули бомбы и стерли два японских города. Неплохой подарок, согласитесь. После этого вы хотите еще подвесить их монарха. Не многовато ли будет?

Трумэн несколько секунд молчал.

— Имейте в виду, — продолжал Эйзенхауэр, — для японцев этот человек — бог.

— Действительно, — пробормотал Трумэн. — А ведь одного бога уже однажды повесили. На кресте. И что из этого вышло?

— Вот именно, — улыбнулся Эйзенхауэр. — Так не повторяйте этой ошибки.

— Ну, разница между этими фигурами довольно существенная.

— Попробуйте объяснить это японцам.

— Ваша правда, — отвечал смущенный президент. — Меня немного заносит.

— К тому же смотрите. Этот парень понял ваш атомный намек и Японию из войны вывел тут же. Думаете, это ему легко далось? А то еще год войны, еще миллион трупов…

— Да, генерал, вы правы, — неожиданно жестко сказал Трумэн. — Я на вашей стороне. Вашей и генерала Макартура. Соответственно и будем действовать. Приятно иметь дело с умными людьми.

— Да, но вот англичане! — задумчиво сказал Эйзенхауэр. — Люди суровые.

— Чепуха, — сказал Трумэн. — Черчилль в глубине души добряк. Беру его на себя. А Эттли нам двоим возражать не осмелится. Сложнее будет с дядей Джо…

— Не думаю, — сказал Эйзенхауэр. — Этому диктатору мы просто ничего не скажем. Проглотит как миленький. Вы ведь не собираетесь выдавать ему японца?

— Вот уж нет, — усмехнулся Трумэн.