F20

В расстегнутых джинсах Марек встал с кровати, подошел к столу и взял из ящика презерватив. Упал потревоженный карандаш и закатился под батарею. Когда Марек повернулся спиной, я увидела на его пояснице коричневые, уходящие в джинсы шрамы.

– Ты видишь, да? – спросил он, не оборачиваясь.

– Да, – ответила я, – что это?

– У меня был сломан позвоночник. В детстве. Поэтому родители и уехали в Россию. Тут хорошие врачи, они меня вылечили.

Мы спали долго, тягуче, целуясь. Костик просто вставлял в меня член и дергался, чтобы через пару минут из члена вылилась сперма. Марек двигался медленно, я двигалась ему навстречу, приподнимая бедра. Он целовал меня в губы, лизал мою шею, его язык оставлял влажные, как будто прошла улитка, следы на моих ключицах, он брал в руки мои груди и кусал соски. Я была такой живой с ним, происходящее казалось настолько осмысленным, настолько важным, что, когда он кончил, я разрыдалась. Марек испугался. Он сжал ладонями мое лицо и спрашивал:

– Что? Я что-то сделал не так?

– Нет, – я схватилась за него, словно тонула, – все было прекрасно. Просто мне очень жаль. Что ты не был у меня первым.

– А кто был первым? – спросил он, перегнувшись через меня, чтобы взять сигарету.

– Один дебил, – ответила я.

– Зачем ты спала с ним?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Действительно, зачем? Какая в этом была необходимость?

– Потому что… – Я с трудом подбирала слова, как будто это я была иностранка, а не он. – Потому что, пока я не встретила тебя… я думала, что все бессмысленно.

В кармане моих джинсов запел телефон. Марек свесился с кровати и подал мне джинсы.

– Все в порядке? – поинтересовалась мама.

– Да, – сказала я.

– А что вы делаете? – Было слышно, как мама передвигает на плите кастрюли.

– Сидим, болтаем. – Я знаком показала Мареку, чтобы он дал мне бутылку с шампанским.

– Ну хорошо. Надеюсь, вы не пьете, – сказала мама.

– Нет. Пока. – Я нажала на отбой.

Мы допили шампанское и еще раз переспали. Он посадил меня на себя, сначала я просто приподнималась над ним и опускалась, потом мне захотелось откинуться назад. Марек шумно дышал и дергал меня за свисавшие вдоль спины волосы. Перед тем как кончить, он схватил меня за волосы очень больно, мне пришлось наклонить голову.

Потом я легла на него и спросила, как по-польски будет “абсолютно”.

– Абсолютне, – сказал он.

– А вы с родителями по-польски говорите или по-русски?

– Часть так, часть так.

– А как будет “аэропорт”?

Он улыбнулся:

– “Лётниско”.

– А “любовь”?

– “Любовь” будет “милошчь”. – Марек поцеловал меня в волосы и взял сигарету. – Это славянские языки, они очень похожие.

Мы пошли в ванную. Ванна была огромная, на бортике в ряд выстроились ароматические свечи разных цветов и размеров. Их уже не один раз зажигали. Мы стояли рядом, голые, и смотрели на свечи, пока набиралась вода.

– Это твоя мама, да? – спросила я.

– Да, – он задел одну свечку, и она упала в воду, – она хочет чувствовать себя такой женщиной, которая умеет красиво жить. И лежит с бокалом шампанского в ванне со свечами. В ебаной России. В съемной квартире.

Он выловил свечку и бросил в раковину. Мы сели в зеленую хлорированную воду рядом, я положила голову ему на плечо. Он держал в руке бутылку с шампанским и время от времени подносил ее к моим губам.

В восемь вечера следующего дня я вспомнила, что надо идти домой. Телефон сдох еще утром. Я пропахла Мареком, табаком, на мои джинсы мы несколько раз пролили шампанское. Он провожал меня, и по дороге мы выпили коктейль “водка-лимон”, я почти дошла до подъезда, Марек почти ушел, но я вернулась, и он вернулся. Расстаться не было сил. На детской площадке появился жирный дед с болонкой, я быстро рассказала Мареку про Лютера и эпизод с этим дедом. Мы хохотали, снова пошел снег. Я спросила, а как будет по-польски “собака”.

– “Пес”, – сказал он.

Дед стоял посредине детской площадки и смотрел, как его болонка какает.

Открыв мне, мама широко улыбнулась.

– Все-таки вернулась? – пошутила она. – Ну, как вечеринка?

– Супер, – сказала я, стараясь не дышать на нее.

– Мальчики-то были?

Я открыла рот, чтобы испустить очередную успокоительную банальность, но мама предостерегающе покачала головой.

– Только не ври мне! – сказала она.

– Были. – Я села на корточки и принялась сосредоточенно развязывать ботинки.

Мама сложила руки на груди.

– Ты уж смирись, – сказала она, – меня ты никогда не обманешь. Я тебя вижу насквозь, ведь я твоя мать.

– 7 –