F20

Анютик подошла к шкафу и стала молча одеваться. Я тоже оделась, мы вышли на улицу и последовали своим обычным маршрутом – через набережную, к заводу, на мост и обратно мимо рынка.

– Знаешь, кто теперь живет в квартире Сергея? – вдруг спросила Анютик.

– Кто?

– Парень.

– Ты опять говорила с Сергеем? – поразилась я.

– Он не смог передать Ирине вещь, – сказала Анютик.

– Его нет, ты сама мне это говорила! – крикнула я. – Он появляется, только когда мы болеем. Значит, ты опять сходишь с ума! Пойми это!

– Если ты хоть кому-нибудь скажешь, я перестану навсегда с тобой говорить! – крикнула Анютик.

Метров триста мы шли молча.

– И что? – не выдержала я. – Опять психушка? Гал? Зачем ты доводишь до этого?!

– Я хочу спасти его душу, – сказала Анютик.

Я повертела пальцем у виска. Анютик обиделась и отвернулась. Я смотрела, как двигаются наши ноги, как кроссовки Анютика вдруг вырываются вперед, но тут же возвращаются обратно, как будто испугавшись, что уйдут слишком далеко. В этот момент меня ужаснула мысль, что со стороны мы похожи на сумасшедших сестер. Я остановилась как вкопанная. Сзади в меня врезался какой-то мужик, чертыхнулся и пошел дальше. Анютик тоже остановилась.

– В чем дело? – спросила она.

В чем было дело, мне вдруг стало совершенно понятно. У меня не было будущего. У меня не было потенциальности. Все, что могла предложить мне шиза, я уже видела и знала, а другими вариантами она не располагала. Дело было в том, что я никогда не встречу мужчину, я не полюблю, я не смогу стать матерью, максимум, что мне светит, – это завести добермана и быстро свести его с ума, чтобы прогуливаться с ним по траектории восьмерки. Потом доберман сдохнет, и моим другом станет хозяйственная сумка – вот в чем было дело.

– 6 –

Начался учебный год, я перешла в девятый класс. Первого сентября историчка завела в класс новенького.

– Ребята, – сказала она, – это наш новый ученик Марек… – Историчка глянула в журнал. – Рыдваньский. Да? Я правильно назвала?

Он кивнул.

– Марек из Польши, но его родители работают у нас, в нашей стране… И Марек хорошо говорит по-русски, да?

Он опять кивнул.

– Садись.

Историчка, словно показывая ему, как это делается, обрушила зад на стул.

Начался урок. Минут десять все поглядывали в сторону поляка, но он сидел прямо, с мрачной брезгливостью вперившись в доску. Интерес к нему пропал довольно быстро. Одноклассники привычно писали друг другу эсэмэски под партами, и только у меня глухо, как у раненой, стучало сердце.

Он был очень высокий, с темными вьющимися волосами, он курил. Говорил Марек с шипящим акцентом, в целом чисто, но путая некоторые глаголы. Он добавлял лишние слоги – “здоровываясь” вместо “здороваясь” и так далее. Учителя его почему-то не поправляли. Уже с первой недели стало понятно, что Марек очень умный, но при этом учеба не вызывала у него какого-то бешеного интереса. С одноклассниками он не общался, точно так же, как и я, и точно так же, как меня, они просто перестали его замечать. Чтобы обратить на себя его внимание, я под руководством Анютика выбрила себе виски машинкой Толика и закалывала волосы наверх. В классе мой поступок произвел ажиотаж, на следующий день еще три девочки пришли без висков, но Марек по-прежнему только здоровался, когда утром мы сталкивались в раздевалке.

Анютик, конечно, сопереживала моим чувствам, но не могла их разделить, ее злило, что я ни о чем не желаю говорить, кроме этого чертова поляка, мы постоянно ругались, и в результате я уходила из дому и до позднего вечера одна шаталась по улицам. К концу ноября я почти смирилась с тем, что не интересую Марека. Каждое утро, наталкиваясь на его зеленый скользящий взгляд, я умирала и рассыпалась костями по классу, чтобы ближе к обеду собрать себя, отнести домой и по мере того, как темнело, снова наполниться ничем не подкрепляемой надеждой.

Перед осенними каникулами у нас всегда устраивали дискотеку, я на них ни разу в жизни не ходила. Я ненавидела скопления человеческих тел, громкие звуки, мелькание. Я знала, что от всего этого мне будет страшно, может, даже стошнит. Но я выбила из мамы три тысячи на новую юбку и ботинки и, примеряя их перед зеркалом, мрачно размышляла, как далеко способна меня завести любовь к Мареку, которого я толком не знаю. Может быть, он полный идиот, да, скорее всего, так оно и есть, он, видимо, просто шизофреник, разве может нормальный человек вообще ни с кем не общаться и все перемены проводить за школой с сигаретой в зубах?

Я два часа простояла в актовом зале под орущим динамиком. Меня ни разу никто не пригласил танцевать. Марек не пришел.

На следующий день мама попросила купить ей краску для волос. Я стояла с бумажкой, на которой она написала марку и оттенок, у стенда с красками, когда сзади ко мне подошел Марек и тронул за плечо. Я обернулась.

– Привет, – сказал он.

– А не пойти ли тебе к черту! – Я схватила первую попавшуюся коробку с блондинкой на этикетке и побежала к кассе.

Марек, опешив, смотрел мне вслед.

Когда я вышла из магазина, он курил рядом с урной. Я сделала вид, что не замечаю. Он пошел со мной рядом.