Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»

Свое отношение к «переменам» во Франции Каржавин гораздо откровеннее проявлял за чтением книг. В пределах собственной библиотеки он, не слишком опасаясь, мог негативно высказаться о правлении Людовика XVI, которое навлекло на Францию несчастье («fait le malheur de la Nation»), и назвать его брак с Марией-Антуанеттой роковым союзом, приведшим короля на эшафот («alliance funeste qui a conduit le Roi à l’échaffaut»). Среди подобных записей на полях «Французской библиотеки» встречаются и цитаты из антимонархической брошюры Лавиконтери[312].

Насколько можно судить по отрывочным и нередко завуалированным высказываниям Каржавина, на многих его суждениях тех лет «лежит печать неудовлетворенности общественным положением и личной судьбой»[313]. Не приходится сомневаться, что события во Франции проецировались им на Россию. Показателен в этом смысле его заочный спор с Иваном Петровичем Пниным, автором «Опыта о просвещении относительно к России» (1804); экземпляр этого издания с владельческим штампом «Theodore Karjavine» и пометами на полях ныне хранится в Музее книги РГБ[314].

Пнин, озабоченный будущим России, ратовавший за просвещение и смягчение положения крестьян, страстно критиковал якобинскую конституцию 1793 года, считая положенные в ее основу принципы «вольности» и «равенства», выводимые из естественных прав человека, ошибочными. Каржавин, обвиняя автора «Опыта» в непонимании[315] и не соглашаясь видеть в революции одно кровопролитие (изображать в «летописях мира» картину происходящего во Франции «кровавыми чертами»), возражал ему: «картина» гораздо сложней, а «бешенство и неистовство», пугавшее в революции многих, «обыкновенно весьма»[316].

Повседневный Париж глазами студента Сорбонны

История Парижа, его мифы, архитектура и социальное устройство тесно переплетаются в альбоме с реалиями повседневной жизни русского студента Сорбонны. Пестроту этой картины скрепляет парижская топография, в которой Каржавин видел документальную основу своего повествования, старательно уточняя адреса, связанные с событиями общественной и личной жизни.

Благоустройство Парижа, происходившее на его глазах, меняло облик города, порой коренным образом. Когда он «еще был в школах», сносили обветшавшее здание дворца Карла IX (R), а «в 1764‐м или в 1765‐м годе» горел «оперный дом» в Пале-Руаяле (№ 2) и взамен отстраивался новый; при нем происходила реконструкция Лувра, превратившая королевский дворец в непревзойденный шедевр французской архитектуры (№ 3), возводилась новая церковь Св. Женевьевы — будущий Пантеон (№ 15); прокладывались «прекрасные» улицы и набережные (E, S), менялись границы предместий и окружающие город ландшафты (№ 19, L).

Описывая в альбоме важные достопримечательности Парижа, Каржавин не упускал из виду разные «мелочи» — характерные приметы города, знакомые ему не понаслышке. Упоминания деталей жизнеустройства — будь то «лавочки разных мастеров, пробочников, жестяных паялщиков, книгопродавцов, часовых мастеров и протч.» у ворот Дворца Правосудия или место, где парижане «летом купаются под парусинами», — принадлежат очевидцу, даже если некоторые сведения и были частично заимствованы им из книг.

Опыт парижской жизни Каржавина отразился в его примечаниях к самым неожиданным текстам — неважно, был ли это путеводитель по королевскому аббатству Сен-Дени, перевод архитектурного трактата Витрувия или жизнеописание разбойника Картуша. В поле примечаний попадали сведения о парижских домах, улицах, колоколах, о «главной судебной палате Пале» (Дворца Правосудия), о «водометах и водоскатах» увеселительного дворца Сен-Клу и о многом другом. Все это описывалось им обстоятельно, со знанием дела, как если бы от его наблюдений предвиделась практическая польза. «Во Франции, где домы строются в пять и в шесь ярусов и <…> улицы теноваты, сравнивая их с нашими, — пояснял он в примечании к своему путеводителю по Сен-Дени — <…> здания требуют множество окон, от которых стены, по себе тонкия, теряют много своей плотности»[317]. В другой раз с той же основательностью он рассуждал о колоколах и влиянии колокольного звона на здоровье людей: «Во Франции народ разумно делает, что не щеголяет беспокойными для жителей, наипаче для больных и для малых детей, вредными огромными колоколами, полагая свое старание единственно в том, чтобы колокола имели чистой и ясной голос без всякаго рева или воя <…>»[318]. Примеры, которыми он подкреплял свои слова, выдают немалую осведомленность серьезного наблюдателя[319].

Ил. 27. План ярмарки парижской Сен-Жермен (Сен-Лоран?). XVIII в.