Extensio

- Ах, ну конечно, - она отпила из бокала. – Почему ты не можешь пошевелиться? Не волнуйся, ты не парализован. Просто... пришлось произвести, скажем так, некоторое... программирование твоего организма. В целях безопасности. Моей безопасности. Ты подчиняешься некоему комплексу ограничений, которые я транслирую. Мысленно. Но не волнуйся, ограничения - это именно то, что они означают. Это не побуждение к действию. К примеру, я могу запретить тебе укусить меня. Но не могу заставить ответить на поцелуй. Ведь губы, к примеру, та часть тела, что подчиняется тебе?

Она с улыбкой подтянула рубашку.

- На разговор ты уже не настроена? – спросил он. – Ты вообще женщина или мужчина?

- Я то, что ты видишь.

Она допила вино, поставила бокал на столик, наклонилась вперед, поставила локти на колени, подперла ладонями голову, вздохнула.

- Кэрол была довольно мила. Даже красива! Я видела ее фотографии. И она, полагаю, не собиралась создавать себе аватар неотразимой красавицы. Просто сидела и перебирала сотни прекрасных лиц для того, чтобы выбрать себе что-то усредненное. Не раздражающее взгляд и в то же время не похищающее чужой образ, хотя во всем остальном ее создание – Extensio – оказалось грандиозным хранилищем украденного. Впрочем, дело не в этом, Кэрол была гением, основа этого мира была создана ею и только ею. Так вот, что касается ее аватара. Она не выбирала то, что ей хотелось. Ну, нос, глаза, силуэт. Нет. Она отказывалась от того, чего ей не хотелось. Так что... перед тобой остаточный принцип. Компиляция того, что не раздражало. Плюс некий коэффициент гармонии. Все нужно упорядочивать, как ты должен понимать. Даже глаза не могут быть слишком большими.

- Так ты женщина или мужчина? – повторил он вопрос.

- Ты хочешь докопаться до сути, - поняла она. – Считай, что ты до нее докопался. Я часть первоосновы, для которой гендер – это... словно раковина. Знаешь, есть такие животные в море, которые пользуются чужими раковинами. Подбирают их, влезают внутрь и растут, пока раковина не становится им мала.

- То есть, вы раки-отшельники? – уточнил он. – Или болезнетворные вирусы?

- Не то и не другое, - поджала она губы. – Я – суть. Такие, как я, часть сути. Сути всего сущего. Неформализованный смысл, который может принять любую форму. И приняв форму Оливии, я стала ею. Поймала ее отзвуки, ее привычки, то, что она не успела стереть. И сделала все это своей частью. Стала ею. Но другой ею. Новой Оливией.

- То есть, ты паразит? – нахмурился он. – Как ты выглядишь? Ты скользкий червячок? Аморфная плесень? Или клубок нитей? Что ты по сути?

- Ты сказал важное, – она погрозила ему пальцем. – Ты сказал слово «выглядишь». Это ключ. Неужели ты думаешь, что ты сам то, как ты выглядишь? А если завтра ты подойдешь к зеркалу и увидишь сморщенного и жалкого гоблина? Это будешь уже не ты? Ты же будешь выглядеть как гоблин. И что? Сунешь палец в нос и станешь выковыривать скользкого червячка?

- Вот когда увижу гоблина, тогда и буду думать, - ответил Джим.

- Понимаешь, - она повернула голову, но не для того, чтобы он насладился ее профилем, а просто в силу естественности позы легкой задумчивости, - вопрос самоопределения и в самом деле самый главный. И даже в какой-то степени опасный для таких, как я... И я могу предложить тебе кучу версий, подобрать множество объяснений, но все они будут струящимися и неуловимыми. Попытка зафиксировать в неком каноне любую из версий тут же сделает ее ложной. Но кое-что я тебе скажу. Хотя я и не уверена, что ты поймешь. Ты и я – это одно и то же.

- То есть? – он не понял. – Ты хочешь сказать, что во все те моменты, когда ты будешь жрать меня, переваривать, испражняться мною, принимая все эти восхитительные позы, мы будем одним и тем же?

- «Выглядишь», - с усмешкой повторила она его слово. – К сожалению, а может и к счастью, такие как ты видят то, что хотят увидеть. Привычное, понятное, легко объяснимое. Я уж не говорю о том, что я не собираюсь тебя... есть. Хотя, я бы не отказалась стать твоей частью, зная, что ты станешь частью меня.

- Теперь это так называется? - спросил он. – Я смотрю на яблоко, обещаю ему, что оно станет моей частью и откусываю. И жую. И все последующее. Каково яблоку? Наверно, оно в восторге.

- Это и так, и не так, - поскучнела она.

- Не жалей меня, - прошептал он. – Опиши так, как есть.

- Не могу, - замотала она головой. – Не могу описать слепому свет. Не могу описать глухому звук. Не могу описать безголовому вкус. Не могу. Нет слов, нет понятий, нет образов. Ты можешь представить себе пространство, в котором больше трех измерений, нанизанных на реку времени? Ты можешь поверить мне, что нечто прекрасное, удивительное, совершенное выглядит как пузырящийся ужас лишь из твоего убогого мирка? Ты можешь осознать, что то, что кажется тебе отсюда расчленением и пожиранием живого на самом деле всего лишь подобно обонянию аромата цветка?

- Нет, - сказал Джим. – И я не хочу этого представлять. Хочешь, я скажу, как я это вижу?

- Скажи.

Она внимательно посмотрела на него.