Extensio

- Возможно, хотя я не уверена. Вероятность в долях процента, да и те будут смазаны бредом. Младший брат обиделся и слегка перестарался. Но если слышит – это даже лучше. Я привыкла задавать прямые вопросы.

- Осталось получить на них прямые ответы.

- Да любые. Я не капризна.

- Черт возьми, эта трансформация, эта индивидуальность угнетает меня. Я уже жажду слиться с братьями и перестать использовать для контакта человеческую речь!

- Ты во всем видишь только недостатки...

***

Собственно, ничего не было. Ничего кроме боли. Была только боль, и вокруг этой боли постепенно стали возникать какие-то ощущения. Но Джим вряд ли смог бы так быстро разобраться с этой пакостью, если бы не вспомнил то, что послужило причиной боли. Ну конечно. Ныла правая сторона груди. Сколько этот урод успел выпустить в нее пуль? Кажется, Джим начал уплывать на четвертой. Или на пятой? В любом случае, еще несколько выстрелов он слышал, уже теряя сознание. В магазине было девятнадцать патронов. Вес пули почти восемь грамм. Ладно, чуть поменьше. Стрельба почти в упор. В одно место. Скорость пули – более трехсот пятидесяти метров в секунду. Энергия – почти пятьсот джоулей. Пятьсот умножить на девятнадцать. Что должно было произойти с грудью Джима даже с учетом потрясающей кольчуги? Месиво из костей и мяса? Развороченная плоть до легкого или вместе с ним? Или этот Бенем остановился раньше? Успокоился на десятке выстрелов? Себастьян не преминул бы объяснить, что это значит с точки зрения баллистики, и каковы шансы Джима остаться живым после такого расстрела. Сам Джим мог сказать лишь одно – ему все еще было очень больно. Конечно, если бы он мог говорить. Он вообще-то еще жив или уже нет? В любом случае, он пришел в себя и осознал эту боль вот только, хотя и продолжал блуждать в каком-то тумане. Все, что было до этого, в том числе два занудных голоса, звучавших где-то у него в затылке, можно было отнести к категории бреда. Тем более, что его не оставляло ощущение, что разными голосами разговаривал сам с собой кто-то один. Интересно, сколько прошло времени с того глупого похода в ресторан? И где теперь Малин и Элфрик? И где, все-таки, Эмили? Хватит ли у нее ума не пытаться выручить Джима? Или она даже и не думает о нем? И как же он теперь будет выпутываться из всей этой истории? Именно выпутываться, вряд ли теперь было актуальным думать о каких-то иных задачах, хотя подумать о Малине и об Элфрике следовало. Да и порадоваться за Себастьяна и Мию, которые волею обстоятельств были избавлены от необходимости полагаться на собственного идиота-шефа, тоже стоило. Пожалуй, сейчас главной становилась базовая задача - выжить. Хотя эти три слова продолжали жечь ему сердце – «Помоги мне. Эмили». Может быть, их следовало нанести на руку? Заменить ту глупую и незаконченную фразу – «Tempori parce»? При первой возможности. Что ему для этого нужно? Иголка и пузырек туши. И все. И все. Все...

***

Она сунула ему под нос ватку с нашатырем. Как банально. Последний раз такое с ним проделывали в том самом клубе в Гарлеме. Хотя, это ведь тоже было ложным воспоминанием? Ложным почти как и все прочее. Наверное, кроме голоса мамы и того вопроса – «Ты убьешь меня?». Ложным, но действенным.

- Хлорид аммония?

- Брось, - он почувствовал, что она раздражена. – Не будь занудой. Обычный нашатырь. Это же пошло. Ты ведь пьешь воду, когда хочешь пить, а не «аш два о». Не так ли?

Джим и в самом деле хотел пить. Но не мог попросить у нее воды. Он даже смотреть на нее не хотел.

- Не нужно никому ничего доказывать. Тем более хвастаться знаниями. Это как хвастаться нижним бельем. Тем более, если ты не сам надевал его. В миллион слоев.

- Разве мы уже на ты?

Джим открыл глаза. Прищурился, привыкая к яркому свету. Он явно находился в вагоне, потому что колеса постукивали под ногами, но в вагоне, разделенном не на коридор и ряд купе, а на два просторных и довольно обширных помещения, обставленных и оформленных со всей возможной роскошью. Точнее, в одном из них, занимающим половину вагона, в котором и находились Джим и его недавняя работодательница. В следующем могло находиться все, что угодно. Не менее роскошная спальня, кухня, комната слуг, столовая, кладовая, пыточная, расстрельная. По резной двери из черного дерева определить было затруднительно. Точно так же, как и определить время суток и местонахождение транспорта. Окна роскошного полузала были плотно зашторены, поэтому под потолком пылал электрический свет.

Джим полулежал в кресле. Он посмотрел на Оливию. В этот раз она была еще прекраснее. Вместо топика и джинсов на ней была длинная темно-синяя блестящая мужская рубашка с закатанными рукавами, на голове царил легкий беспорядок, на щеках играл румянец, глаза сияли ничуть не тусклее, чем белые плафоны под потолком. В руке у нее был бокал с белым вином. Ноги были босыми. Впрочем, они утопали в мягком ковре.

- Тебе не нравится на «ты»? – удивилась она.