Extensio

- Нет, конечно, - замахал руками Оле. – Тебя не убили или убили не так, как меня. Последнее я могу тебе обещать. Эмили, кстати, сказала, что ценз для того, чтобы здесь оказаться – довольно высок. Нужно пережить хотя бы раз то, что она переживала сотни раз. Может быть, тысячи. Она старалась забыть это. Но, наверное, такое забыть невозможно.

- Она в доме? – спросил Джим.

- Нет, - покачал головой Оле. – Но она кое-что оставила там для тебя. Я отдам это тебе. Сегодня вечером. После всего. Идем. Мы будем пить чай. Или ты предпочитаешь кофе?

[1] - персонаж средневековой немецкой легенды

[2] - жители глубинки США, фермеры, «деревенщина».

[3] - Extensio навсегда

[4] - Карабин «Sauer 505» (пока - не существует)

Глава двадцатая. Последовательность и неотвратимость

Это все уже было, - вдруг подумал Джим, следуя за Оле по узкой садовой дорожке вокруг коттеджа, поднимаясь по ступеням и заходя в просторную прихожую. Он все это помнил. И эти старомодные литые крючки для верхней одежды и головных уборов, закрепленные прямо на стене без всякого подобия стенного шкафа. И эти смешные тапки в виде кошачьих лап. И небольшие старинные часы с пожелтевшим циферблатом, которые вряд ли обладали какой-то особой ценностью кроме самой простой, связанной с собственными воспоминаниями устроителей этого интерьера. И звенящий подвесной «дождик» на входе. И копии гравюр Дюрера под стеклом. И лестница наверх. И кухня-столовая – готовый фон для пин-ап в стиле середины прошлого века. И вязаные крючком салфетки везде, где только можно, кроме стен, на которых были закреплены тарелочки с видами девятнадцатого и начала двадцатого века. Стройки в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско… И пучки сушеной травы в вазах. И пустые бутылки разной формы на кухонных шкафах. И он Джим, точно на том же месте, на котором уже стоял, но вместо Оле с ним была женщина. Заплаканная, истерзанная женщина…

Ну точно, это было самое легкое, самое странное и одновременно самое муторное дело. Кажется, еще во втором сезоне, то есть, четыре года назад. Девчонка пятнадцати лет поссорилась с матерью и тщательно сымитировала собственную смерть, включая короткую прощальную записку и брошенные вещи на берегу Раритана[1]. В подростковой запальчивости совершила глупость, которая едва не разорвала сердце ее матери. Джим тогда провел в этом доме и еще в некоторых домах на трех прилегающих улицах несколько дней и все разговаривал, разговаривал, разговаривал, пока местная полиция с участием неугомонного Себастьяна исследовала русло реки на все двадцать миль до самого залива. В конце концов Джим обнаружил, что некоторые наиболее любимые вещи пропавшей, сущие мелочи – исчезли вместе с девчонкой. Гранатовый кулон – подарок ее бабушки. Кислотная маечка с любимой группой, вымазанная кровью, которая хлынула у девчонки от волнения из носа недалеко от сцены на концерте той самой группы. Книжка с дарственной надписью от рано умершего отца. Его же зажигалка. Фарфоровая статуэтка-нэцкэ толстого веселого японца – подарок одной из подруг. Потертый плюшевый медвежонок с пуговицей вместо глаза.

Мать, лицо которой не просыхало от слез, долго не могла понять, почему эти безделушки интересуют нанятого ею детектива, почему он не ищет тело ее дочери, пока, наконец, не крикнула, что в ответ на очередные претензии к ней дочери швырнула книгу ее отца в камин и не позволила вытащить ее. Джим пытался успокоить женщину, хотя это было вряд ли возможно, но одновременно с этим продолжал расспросы, потому что уже нашел тайник в комнате девочки, в котором оказались все пропавшие вещи, кроме книги и майки, и мать в конце концов призналась, что перед книгой в камин полетела майка. Она нашла ее у дочери под матрасом и постирала. Когда та устроила истерику, швырнула майку в камин. А когда дочь завизжала, что отец никогда бы так не поступил, посмотри, какие слова он мне написал, туда же полетела и книга.

- Она все уши прожужжала мне про то, каким хорошим был ее отец, - всхлипывала женщина. – А что ей было-то, когда его не стало? Пять лет? Что я должна была ей сказать? Что он был хорошим в минуты протрезвления? Что он бил меня? Что пару раз он бил меня только из-за того, что я не давала ему «заткнуть» плачущего ребенка? Что я должна была ей сказать? Что?