Эва, дочь трактирщика

Девушка плечами пожала: пожалуй, да, с этим злом бороться бессмысленно.

«Но у меня в таверне, — размечталась она, — все будет по-честному». Взгляд ее стал задумчивым, а она сама, немного разрумянившаяся, показалась Вайду, следящему за ней, еще более привлекательной. Он стал нечаянной жертвой уловок Евы – она хотела очаровать Ханкина, а в итоге главный удар на себя принял Тмерри.

— Кстати, — хрипло проговорил он и кашлянул, прочищая горло, — ты все еще ничего не помнишь из прошлой жизни?

— Нет, никаких проблесков. Но меня это не беспокоит. Новая жизнь нравится мне.

— Что дальше делать будете?

— Ничего, просто работать добросовестно, как и всегда, — ответила девушка, зевнула и стала выглядывать отца в зале: очень уж тот заболтался.

Взгляд Евы почему-то зацепился за одну из подавальщиц, среднего роста и худенькую. Девушка выглядела странно знакомой. Ева пригляделась, привстала даже, и ее глаза широко распахнулись.

Агнесса! Молоденькая жрица из храма Миры Милостивой! Но почему она здесь и ее волосы обкорнаны по плечи? Вайд заметил, что Ева выглядела что-то этакое, и посмотрел в ту же сторону, но сам ничего необычного не увидел.

— Что? — спросил капитан. — Ты словно призрака увидела.

— Это Агнесса, жрица из храма, — вымолвила Ева, следя за упомянутой.

— Значит, тоже ушла, — отозвался Вайд и снова приложился к своей кружке.

Что-то встрепенулось в памяти, а потом заболела голова. Продолжая следить за Агнессой, Ева напряглась, стараясь вытащить чужие воспоминания из головы. Душа в этом теле ее, но мозг-то прежний, Эвин, так что, наверное, можно и вспомнить чужую жизнь… Но голова заболела сильнее, Ева почувствовала, как накатывает слабость, и отказалась от попыток вспомнить. Откинувшись на спинку деревянного стула, она какое-то время глубоко дышала.

— Голова болит? — спохватился Вайд и тут же подался к девушке. — Тебе что-то нужно?

— Нет, не надо, — медленно ответила девушка. — Я сейчас приду в себя…

— Ты уверена? Эва, это нехорошо, тебе надо показаться лекарю.

— Да, я зайду сегодня к Хеллгусу…

— К кому?

— Да так, — проговорила Ева. Снова найдя в зале Агнессу, она поднялась из-за стола. Вайд последовал за ней, да и Брокк, заметив, что дочь встала, отошел от приятелей.

— Эва, ты куда? — спросил он, заградив путь.

— Узнаешь? — указала девушка на интересующуюся ее подавальщицу. — Из-за нее тебя чуть не высекли. Ты заступился за нее в храме, помнишь?

— И впрямь она, — узнал Брокк.

Ева приблизилась к девушке, которая стояла к залу спиной, и позвала:

— Агнесса.

Та обернулась, но не узнала в хорошо одетой симпатичной женщине бывшую трудницу, и спросила с усталой улыбкой:

— Вы что-то хотите, госпожа?

— Не узнаешь? Это я, Эва Лэндвик.

— Сестрица Эва?! — неверяще прошептала девушка.

Ева улыбнулась и руками развела, а потом поинтересовалась:

— А ты почему здесь? Ушла из храма?

— Да, я… — Агнесса замолчала, и ее яркие губы задрожали, а светлые глаза наполнились слезами. Она ни у кого не искала жалости и ни разу не заплакала с тех пор, как ушла из храма, но рядом с Эвой дала слабину и всхлипнула.

— Расскажи, сестра, — попросила ласково Ева, и Агнесса заплакала.

Обняв покровительственно девушку, Ева сказала Вайду:

— Передай хозяину, что мы выйдем ненадолго подышать воздухом.

Тмерри пошел выполнять указание, а Брокк последовал за девушками, но не вышел за ними наружу, а остался у дверей караулить. Когда Ева вывела Агнессу наружу, улица уже была полна народу, который не боялся намочить ноги в потоках воды, спускающейся к порту.

— Что случилось, Агнесса? — спросила Ева.

Девушка, плача, рассказала, что ушла из храма. После того как начался темный тин, духовники из храма Айра Гневного наведались к ним с ежегодной проверкой и чтобы узнать, не обижал ли кто из мужчин уважаемых жриц. Агнесса рассказала жрецу, что ее поцеловал нищий, но жрец, выслушав девушку, повел себя не лучше, чем тот нищий. Даже хуже.

— Он к тебе приставал? — прямо спросила Ева, отлично поняв, почему девушка стесняется и запинается.

— Да… я убежала… рассказала сестре Оресии…

— А она что?

— Она велела запереться и у себя и не болтать об этом. Но вечером матушка все равно прознала обо всем, пришла злая-злая, надавала пощечин, назвала распутницей… сказала, что придумает мне особое наказание… а сестра Оресия мне ночью дверь открыла и сказала уходить к своей знакомой женщине, потому что матушка решила мне лицо изуродовать, чтобы мужчины больше не смотрели.

— Ну и гадина эта Рагенильда! — выдохнула Ева. — Но разве тебя не искали?

— Искали, но если жрица проживет больше двух седмиц вне храма, она уже не может считаться жрицей. Теперь я не жрица и они не могут меня забрать. Знакомая Оресии помогла мне, и теперь все хорошо.

— Хорошо? — уточнила Ева, оглядывая заплаканное лицо Агнессы.

Девушка и тут не смогла утаить от Эвы правду и призналась:

— Нехорошо. Они тут все спрашивают, откуда я, пристают, хватают. Хуже всего старые, у них чуть ли слюна не капает… Почему мужчины такие, Эва? Почему они иногда как звери?

— Не все такие, Агнесса.

— Нет, все, — возразила упрямо девушка.