Молодой человек не совсем понял, что она сказала, и еще больше расстроился: мало того что столько работы зазря было и на ярмарке они в убыток выставились, так еще и сестрица снова умничать вздумала, «популярости» какие-то упоминает.
— Устала я, — вдруг остановилась девушка, — не хочу пешком идти. Давай коляску наймем на Спуске – около «Перца» всегда извозчики дежурят.
— Коля-я-яску? — протянул Симон.
— Да, коляску.
— У меня денег нет.
— У меня есть.
— Сколько?
— До храма хватит, — ответила Ева и свернула на Спуск.
— Эва, стой! — Симон догнал сестру, взял за руку и развернул лицом к себе. — Извозчики берут много, это тебе не по карману. Да и не берем мы никогда коляски, не богатеи ведь.
— Но и не нищие, правда? Зачем тащиться пешком, когда мы так устали?
— С каких пор ты устаешь?
Ева внимательно посмотрела в лицо молодого человека.
— А-а, — вкрадчиво проговорила она, — так я, значит, не имею права уставать? Я железная, по-твоему?
— Нет, — выдавил Симон, — просто ты всегда казалась мне очень выносливой, а тут коляску захотела… И ты изменилась в последнее время. Сильно изменилась.
— Я не сильно изменилась, просто ты никогда раньше не обращал внимания на то, какая я.
— Прости, Эва. Я не хотел тебя обидеть.
Ева кивнула, приняв извинения, и пошла дальше. Лэндвики вышли на вечерний Спуск. Сегодня праздник в честь отпущения мужских грехов, поэтому на улице было не так весело, как обычно, и не шатались всякие компании и девицы. Извозчиков тоже было меньше, но все же парочка колясок стояли на обычном месте в тени деревьев. «Перец» хоть заведение и известное, но не роскошное: своей конюшни и колодца при нем нет, а нужда подъехать-отъехать у гостей всегда есть, вот и выбрали себе извозчики это место. Как и сказал Симон, цену извозчики нагло заломили, когда Ева спросила, сколько будет стоить доехать до храма, но девушку интересовали лишь одно: как можно скорее забрать Барти и забыть об этом провальном дне.
Устроившись на жестковатом сиденье, она нагнулась, массируя гудящие ноги. У Симона и самого гудели ноги, да и вымотался он ничуть не меньше, чем кузина, так что когда извозчик направил лошадь вверх по улице, и животное тяжело потянуло коляску, Лэндвик даже порадовался, что они едут, а не идут.
Доехали они быстро; Ева попросила извозчика подождать их, и это тоже стоило денег. А ведь она еще и в аптеку завтра снова собирается за настойкой… Родители пока что помалкивают, когда она просит монеты, и не медные, но вскоре зададут резонный вопрос: а не обнаглела ли ты, милая тридцатилетняя дочерь? Словом, отлично Ева понимала, что живет не совсем по средствам, но от трат отказаться не могла – ей они казались необходимыми.
Уничтоженный Барти с серым лицом, шатающийся от усталости, увидев Лэндвиков, протянул:
— Все, не могу больше! Ухожу!
— Не переживай, мы за тобой, — быстро сказала Ева, заглянув на прилавок. Пирожков поуменьшилось, не настолько, чтобы ее это обрадовало, а ватрушки вообще никто не взял. Да и испортились, наверное, за весь день на солнце.
Ева быстро сложила не принесшие успеха изделия в корзину, прикрыла полотном, а Симон помог Барти разобрать прилавок и забрать его части. Они ушли тихо, быстро, стараясь затеряться среди таких же неудачливых уходящих торговцев. И на них в самом деле не обратили внимания ни покупатели, ни другие торговцы.
Когда они подошли к ожидающему их извозчику, Барти протянул Лэндвикам несколько медяшек за те пирожки, что все же взяли.
— Оставь себе, — вздохнула Ева и дала повару сверху еще серебряную монету за день позора на ярмарке.
— И это, — добавил Барти, взяв монету, — не приду я больше в трактир. Брокка я уважаю, но сегодня ко мне не просто так никто не подходил – Ханкин, наверное, понял все, вот и запретил членам гильдии даже разговаривать со мной. А я против него идти не хочу.
— Но мы же договорились! — возмутился Симон. — И заплатили тебе хорошо, чтобы ты работал поваром в нашем трактире!
— Верну я ваши деньги! Вот! — мужчина сунул серебряную монету обратно в руку Евы.
— А остальное? — прищурился Симон.
— И остальное верну потом! Но работать у вас не буду! Так и передайте! Хватит с меня!
С этими словами Барти-повар смылся, оставив Лэндвикам части прилавка, корзину с ватрушками и эчпочмаками и один серебряный ренк.
— Ну и черт с тобой, — едва слышно прошептала Ева и залезла в коляску. Симон, ругаясь, забрал остатки прилавка и тоже сел, и извозчик повел лошадь обратно к Спуску.
Быстро темнело, но повсюду звенели голоса и горели огни факелов – кто-то возвращался с ярмарки, кто-то гулял по улицам, празднуя начало тина, кто-то раздавал простенькие угощения прохожим.
«И нам надо было раздать», — подумала утомленная Ева и заглянула в корзину. Ватрушки вроде бы выглядели нормально, но девушка все же решила не рисковать с ними, а вот эчпочмаком соблазнилась. Взяв один, она понюхала его – хорошо пахнет, вряд ли испортился, и попробовала.