Эва, дочь трактирщика

— Отец сопровождал меня в храм, — объяснила вместо него Ева. — Когда мы подошли к двери, нас узнала молодая жрица, открыла дверь и вышла. И тут кинулся к ней этот… — девушка приняла оскорбленный вид, словно это ее облапали, и выпалила: — человек и опорочил ее. Это случилось очень быстро. Мой отец оттолкнул его от жрицы, он споткнулся и упал. Теперь лежит без сознания, но жив.

— И она, она в него вцепилась тоже! — выкрикнул кто-то из детей.

Оресия была удивлена. Сильно удивлена.

Эву она знает давно, и ни разу эта старая дева, которой нет места ни в обычной жизни, ни в храме, не смотрела на нее так… свысока. Раньше как-то не замечала женщина, что Эва такая рослая, а голос у нее такой твердый.

Но спросила Оресия только об одном. Точнее уточнила:

— Жив?

— Жив, — кивнула Ева.

Жрица подошла к лежавшему нищему, послушала, дышит ли, и кликнула сестер.

— Снесите к больным и займись им, — велела она, а сама снова посмотрела на Брокка. — Кровь не должна проливаться на эти камни, и бить за этими стенами никого нельзя. Ты будешь наказан.

Мужчина опустил голову.

Ева же возразила:

— Кровь не пролилась, и нищего мой отец не бил.

— Ты смеешь спорить со мной? — повысила голос Оресия. — Может, и с самой матушкой поспоришь?

— Споры не по мне, — тихо сказала Ева, — я лишь говорю правду.

Будь на месте этой девицы любой другой, Оресия бы гаркнула на него, чтобы рот закрыл, да дело с концом. Но обижать девицу Лэндвик, которую и так жизнь уже обидела, и которая в храме работала не покладая рук, это… ну, нехорошо это, а Оресия хоть и кажется недоброй, но сердце имеет мягкое.

— За мной, — сказала она Лэндвикам и пошла к двери.

Брокка заперли, нищего унесли лечить, а Эву отвели к Рагенильде. Жрице уже рассказали о произошедшем. В том, что какому-то нахалу крепко врезали во дворе, она ужасного не увидела, но врезал папаша Эвы-в-шрамах, а значит, появилась причина избавиться от нее. А то надоела уже со своим просящим взглядом и израненными, натруженными руками… Нет ей пути в жрицы, и точка, кто бы что ни говорил!

Рагенильда приняла девушку во внутреннем дворе.

— Не бойся, — сказала жрица, когда Эва ей поклонилась. — Отец твой хоть и нарушил заветы, но не со зла. Я послала за стражниками: пусть высекут его хорошенько, чтобы усвоил урок, и только.

— Высекут! — выдохнула Ева.

— Я должна сообщить об этом главе ордена храмовников, ибо они заведуют наказаниями, — строго сказала Рагенильда, — но учитывая доброе имя твоего отца, а также твое благочестие, сама выбрала наказание.

— Мой отец защищал жрицу, а в благодарность получит плети…

— Он не обязан был вмешиваться. Нищий испачкал тело жрицы, а твой отец – храм богини. Виноваты оба.

Рагенильду обычно боятся, но Ева не из пугливых, поэтому задала следующий вопрос:

— А что будет с нищим, когда он придет в себя?

— Тоже будет наказан.

— Его накажет глава ордена храмовников или вы сами?

Мать-жрица задумчиво посмотрела на Эву. Сильно, видать, она по голове получила, раз забыла, что на нее, Рагенильду, надо смотреть с почтением! Но ничего, сейчас она ее на место поставит.

— Я накажу его сама, чтобы не упоминать о твоем отце перед храмовниками, — ответила жрица и добавила: — Ты хорошая девушка, Эва, и семья у тебя хорошая. Ты нам очень помогала в храме, но с самого первого дня, как ты пришла, я поняла, что ты не годишься в жрицы. И все же я позволила тебе попытаться, впустила в храм. Я ждала знака и дождалась… Дважды за последнее время богиня указала, что ты не достойна стать нашей сестрой.

Рагенильда ожидала, что Эва, как и в прошлый раз, расплачется и уползет уничтоженная, но девушка лишь вздохнула да проговорила смиренно:

— Раз такова воля богини…

— Да, такова воля. И ее нужно принять.

— Принимаю, — робко сказала Ева. Для достоверности изобразив страдающий вид и помолчав немного, она перешла к действительно важным вопросам: — Когда накажут отца? Я бы хотела проводить его после домой.

— Не переживай, стражники его сами проводят – я велю им. Лучше иди к матери и расскажи, на что указала тебе сегодня богиня. Я помолюсь о тебе, девочка.

Ева поблагодарила жрицу и пошла к выходу, размышляя, как договориться со стражниками и отмазать Брокка от наказания в этом лютом средневековье, где боятся богов.

Рагенильда же, глядя вслед девушке, почувствовала облегчение. Давно надо было избавиться от этой странной девки в шрамах.

От девки, которая на самом деле похожа на отмеченную богиней.

У двери дежурила Оресия; прежде чем отпереть Еве дверь наружу, она внимательно посмотрела на девушку и проговорила беззлобно:

— Ох и учудил твой папаша…

— Он честь жрицы защищал, — ответила Ева.

— Назащищался, — грубовато сказала Оресия, но тут же снова сбавила тон: — Ты не терзайся, храмовникам не скажут ничего. Стража потолкует с твоим отцом, разъяснит ему, как делать не надо, и домой отпустит.

— Вы уже позвали стражу?

— Мальчонку одного послали, так что скоро будут, — кивнула жрица.

— Неправильно это, — протянула Ева.

— А руки распускать? — прищурилась Оресия. — Забыла, что ль, каковы заветы нашей богини?