Эва, дочь трактирщика

Когда Ева с Брокком зашли за стены храма Миры Милостивой, мощеный двор перед входом собственно в храм уже был заполнен нищими и больными, стремящимися попасть в храмовые дома призрения. Были и те, кто надеялся поесть: к вечеру жрицы выносят хлеб, если тот остается, или лепешки, а в холодные дни и похлебкой накормить могут. Некоторые собравшиеся выглядели сносно, но были и худые, изможденные люди – старики, дети… Многие давно или никогда не мылись, так что во дворе воняло. Зато никто себе не позволял справить нужду где-то у стен или даже сплюнуть на двор: храм же, богиня накажет за такое.

На Еву увиденное произвело гнетущее впечатление, и она чуть не споткнулась, идя к массивной двери с закрытым окошечком, ведущей в первое строение храма из серого камня. Брокк подал дочери руку, чтобы шла увереннее, и сам постучал в дверь с окошечком. Окошечко открылось, и в нем появилось очаровательное личико молоденькой девушки.

— Эва! — обрадовалась девушка и тут же дверь отперла – с усилиями, правда, ибо та тяжеленная.

Брокк отступил на несколько шагов и опустил взгляд, зная, что негоже мужчине глядеть на невинную жрицу и смущать ее.

Жрица же, не скрывая радости, спросила:

— Как ты, сестрица Эва? Я так за тебя переживала! Мы все переживали!

«Знать бы еще, кто ты», — подумала Ева и ответила:

— Я в поря…

Договорить она не успела: один из нищих внезапно соскочил с места и кинулся к ним. Брокк опомнился, только когда нищий схватил жрицу в охапку и впился в ее рот губами.

Вокруг закричали возмущенно и кинулись помогать девушке, но были и те, кто позлорадствовал – так ей и надо, этой жрице. Будет знать, как задирать нос! Ничем она их не лучше, такая же грязная!

Ева среагировала быстрее отца: схватила мерзавца за волосы и с такой силой рванула, что смогла оторвать его от ошарашенной жрицы. Тут и Брокк подскочил, схватил его за плечи да отшвырнул подальше. Обнаглевший нищий отлетел далеко – силищи Лэндвику не занимать – упал и головой о каменный двор треснулся.

И остался так лежать.

Нищие вокруг замерли, словно их кто-то разом обездвижил, хотя еще секунду назад сами были готовы разорвать гада на кусочки за осквернение жрицы. Но сделали бы они это там, за пределами храма, отделали бы его так, что мало не показалось, а потом бы страже сдали.

Потому что в храме Миры, богини-матери, спасающей и исцеляющей, дарующей любовь, нельзя бить людей и тем более убивать. Нарушить заветы богини прямо у нее «дома» – это святотатство.

Опороченная жрица взвыла, а потом убежала куда-то, оставив дверь открытой.

Брокк сглотнул, поняв, что слегка перестарался.

А Ева, глядя на все это и на всех этих, подумала отстраненно, что не дадут им никаких простыней.

Глава 6

Брокк и Ева одновременно подбежали к нищему, чтобы проверить, жив он или не очень. Девушка первой склонилась к мужчине, проверила, есть ли пульс – есть – и выдохнула. Живой! Но надолго ли? Как сильно он головой ударился? Увы, кожу головы он рассек, и немного крови осталось на камнях; девушка села так, чтобы ее действия были не замечены свидетелями, и быстро стерла кровь с камней внутренним подолом платья.

— Держи его!

— Убийца!

«Разорались», — подумала Ева и поднялась. Брокк, понимая, что будет дальше, сам вперед пошел, чтобы дочь прикрыть, но она его обогнала.

— Осквернитель жив! — объявила она громко и властно, и люди остановились. Один из стариков, часто приходящий в храм, подслеповато прищурился и рот приоткрыл: неужто Эва-в-шрамах? Она, оказывается, вон какая высокая! И говорить умеет.

Не только старичок Эву не узнал; некоторые завсегдатаи тоже с недоверием глядели на эту высокую худую женщину.

— Ты еще кто такая? — бросил один из толпы.

— Стражу кликать надо!

— Нет, матушку!

Но жрицы и сами уже прибежали, и впереди всех здоровенная Оресия, смотрительница и правая рука Рагенильды. Когда она показалась, собравшиеся попятились, и только Эва, Брокк и нищий – по понятным причинам – остались на своих местах.

Посмотрев на мужчину, распростертого на камнях, Оресия спросила:

— Кто посмел?

— Я… — выступил вперед бледный Брокк; он раньше никогда не имел дел с храмовниками, но знает, как жестоко они наказывают тех, кто нарушает их правила.

— Убийца! Осквернил храм в светлый тин! — закричали рядом.

— Казнить его!

— Молчать! — рявкнула Оресия и без тени страха спустилась во двор; уж ей-то нечего опасаться, что кто-то посмеет коснуться ее тела: таких смельчаков во всем Ренсе не сыщется!

Вслед за смотрительницей вышли во двор и другие жрицы, зашушукались.

Оресия же подошла к Брокку и Эве и потребовала ответа:

— Что стряслось?

— Я… того… его… — выдавил Лэндвик, ощущая, как слабеют его колени, а кровь превращается в ледяную крошку. Двор поплыл перед глазами, а удары сердца стали оглушительными… Он виноват. Он все уничтожил. Из-за него пострадают Гриди и девочки…