Если бы мы были злодеями

А потом Мередит пробилась на телевидение: ей дали роль в криминальной драме о белых воротничках, снятой по мотивам «Генриха VI». Сериал пользовался в тюрьме популярностью, но не благодаря Шекспиру, а именно из-за Мередит: в каждом эпизоде было много сцен с ее участием. Она потягивала вино, целилась из пистолета в других персонажей и бездельничала в облегающих неглиже, демонстрирующих изгибы.

Выходит, она до сих пор расслабляет большое количество пылких мужчин. Она приходила навестить меня один-единственный раз, лет семь назад, и тогда слух о том, что у меня был с ней роман, пробудил среди других заключенных некое уважение по отношению ко мне. Если у меня начинали выспрашивать какие-то подробности, я просто рассказывал то, что можно было найти в интернете, или упоминал очевидное: да, ее волосы именно такого цвета, у нее есть крохотное родимое пятно на бедре, и да, она развязна в сексе.

Сокровенные истины я держал при себе: наши любовные ласки были столь же сладкими, сколь и дикими, и, несмотря на то что она имела привычку сквернословить, в постели она лишь бормотала: «О боже, Оливер!» мне в ухо, и, возможно, нам даже удалось влюбиться друг в друга на пару минут.

Я сообщаю Колборну самые незначительные подробности.

– Знаешь, однажды поздно вечером в дверь кто-то позвонил, – вдруг говорит он и ворошит песок носком ботинка. – Это была Мередит. Она разбудила нас, и, когда я открыл дверь, она стояла на крыльце в своем нелепом платье, наряженная, как рождественская елка. – Он почти смеется. – Я решил, что сплю. Она ворвалась в дом и настаивала, что должна поговорить со мной, дескать, это срочно, у вас какое-то сборище, и поэтому ее отсутствия не заметят.

– Когда она к вам пришла? – уточняю я.

– На той же неделе, когда мы арестовали тебя. Кажется, ночью в четверг.

– Вот где, значит, она была. А я-то гадал…

Мы погружаемся в тишину – настолько близкую к тишине, насколько возможно, с отдаленными криками птиц, шелестом ветра в соснах, мерным плеском волн, лижущих берег. История изменилась (мы оба это чувствуем) – точно так же, как и десять лет назад, когда Ричард умер и все стало иначе.

– Итак, – мягко спрашивает Колборн, – что произошло в то утро, после того, как вы нашли его?

Сцена 1

Но не мы нашли его. Ричарда обнаружила Рен.

Она проснулась, едва рассвело, почувствовав сильную тревогу. Не в силах подавить гнетущее ощущение, она выбралась из постели, выбежала из Замка и быстро направилась к озеру, спустившись по деревянной лестнице к берегу.

Вскоре проснулась Филиппа и поняла, что Рен пропала.

Тишина на озере разлетелась вдребезги, как только Мередит закричала. Мы сбросили оцепенение и заметались, охваченные дикой коллективной паникой. Александр ладонью зажал рот Мередит, но сначала нам обоим пришлось повалить ее на причал. Она укусила его руку до крови и исцарапала меня ногтями, пока мы тащили ее под сень деревьев. Джеймс прыгнул в воду и схватил Рен за талию, с помощью Филиппы вытащив ее из воды. Мы, шатаясь, поднимались по лестнице, толкая друг друга и споря отчаянным, хриплым шепотом. Страх железной хваткой сковал мое сердце и превратил его в твердый, как вишневая косточка, комок.

В Замке Мередит вырвалась, привалилась к стене и соскользнула на пол. Я поймал ее и прижал к груди, бормоча непристойные извинения, боясь, что она поранит себя, если я отпущу ее. По ее лицу текли слезы, а когда я попытался их вытереть, она оттолкнула меня. Александр схватил со стола недопитую бутылку водки, плеснул немного на свою окровавленную ладонь, а затем так быстро проглотил оставшийся алкоголь, что у него перехватило дыхание. Джеймс и Филиппа поволокли Рен в ванную, стянули с нее ночную рубашку и заставили лечь под струю горячей воды. Через пять минут ее перестал бить озноб, и она могла двигаться. Они высушили ее, вернув немного жизни в ее конечности, и укутали в одеяло: теперь она едва могла шевелиться.

Чего мы вообще боялись? В этом не было ни поэзии, ни причины, только безумный, эгоистичный порыв сбежать. Ричард – наш друг, товарищ по спектаклям и однокурсник – исчез, сметенный с лица земли одним ударом. Мы нашкодили, поспешили прочь, умыли руки и лица, как дети, жаждущие доказать свою невиновность еще до того, как будет выдвинуто обвинение. Мы не причиняли ему вреда, мы даже его не трогали – именно такие слова с готовностью слетали с наших губ, и мы злобно швыряли их друг в друга, но никто не осмеливался закончить свою мысль. Разве мы не этого хотели? Ричард давно стал объектом нашей всеобщей неприязни, и в то утро в состоянии суеверного безумия было невозможно не думать, что нашей враждебности оказалось достаточно, чтобы убить его.

Ужас не умеет мыслить.